Проклятие Шалиона

Менденаль почесал щеку – все новые и новые сложности этого дела открывались перед ним.

– Дело не в том, – продолжил он, – что совершивший акт… справедливости выжил – раньше ничего подобного не случалось. Оказалось, что ясным это различие может быть чисто теоретически. Мы имеем не одно, а сразу два чуда! Вещь беспрецедентная! Госпожа Весны, похоже, любит вас, кастиллар!

– Так же, как погонщик любит своего мула, когда тот тащит его багаж, – хмуро кивнул головой Кэсерил. – Лупит кнутом по чему попало.

Архиепископ был явно ошарашен, и только Клара скривила губы в понимающей усмешке. Усмехнулся бы и Умегат. Кэсерил понял, почему рокнариец любил с ним поболтать. Только святые способны отпускать шуточки по поводу Богов, и только они знают, что для Бога шутка и вопль отчаяния – это одно и то же.

– Да, – кивнул между тем Менденаль. – Но, как сказал Умегат, столь неожиданное исключение из правил было вызвано исключительными обстоятельствами, а также целью исключительной важности. Вы не догадываетесь, какова эта цель?

– Архиепископ! Я ничего не знаю.

Голос Кэсерила дрожал и срывался.

– И мне…

– Ну! – попытался поощрить его Менденаль.

Если я произнесу это вслух, меня разорвет на куски. Кэсерил облизнул губы и сглотнул. Когда он все-таки заставил слова соскользнуть с кончика языка, они зазвучали хрипло и отрывисто:

– Мне очень страшно!

Воцарилась тишина. Наконец архиепископ произнес:

– Понимаю. Я думал, что все будет именно так… Что же это Умегат никак не очнется?

Повитуха вдруг откашлялась и сказала неуверенно:

– Милорд Кэсерил!

– Слушаю вас, Клара.

– Мне кажется, у меня есть для вас сообщение.

– Что за сообщение?

– Вчера ночью со мной говорила Мать, – сказала повитуха. – Я была не вполне уверена, потому что очень часто мои ночные фантазии вытекают из того, о чем я думаю днем, а днем я постоянно думаю о Матери. Поэтому я и хотела поговорить с Умегатом, чтобы он меня направил. Но Мать сказала мне…

Клара глубоко вздохнула и продолжила голосом более спокойным:

– Она сказала: «Скажи верному посланнику моей Дочери, чтобы ни в коем случае не предавался отчаянию».

– Ну? – нетерпеливо спросил Кэсерил. – И это все?

Черт! Если Боги собираются посылать ему сообщения через других людей, он предпочел бы что-нибудь менее двусмысленное. И более практическое.

– Все, – кивнула Клара.

– Вы уверены? – спросил ее Менденаль.

Клара колебалась.

– Тут память меня может подвести. В этом месте все было как-то расплывчато. Она могла сказать верный придворный ее Дочери, могла сказать хранитель замка. Или капитан. Или сказать про всех четырех.

– Но если это так, кто же эти остальные трое?

Кэсерил вспомнил когда-то, еще в Валенде, обращенные к нему слова провинкары и содрогнулся – до самых глубин нутра, страдающего от непрестанной боли.

– Это… это я, архиепископ. Я.

И, поклонившись Кларе, он произнес сквозь напряженные полуприкрытые губы:

– Благодарю вас, Клара! Помолитесь за меня своей Госпоже!

Оставив Клару присматривать за Умегатом, архиепископ собрался к королю Орико и пригласил Кэсерила пойти с ним. Тот с благодарностью принял предложение, и они отправились. Ярость и ужас, которые владели Кэсерилом с утра, давно улетучились, оставив его совершенно обессиленным. Когда он начал спускаться по ступеням, то колени его подогнулись, и он, конечно, покатился бы вниз, если бы не ухватился за перила. Смутило его до крайности и предложение архиепископа, который настоял на том, чтобы Кэсерил уселся в его паланкин, который понесли по улицам четыре дюжих служки, а сам пошел рядом в пешем порядке. Кэсерил чувствовал себя идиотом, хотя, должен был признать, благодарным.

Разговор, которого Кэсерил так боялся, состоялся уже после ужина. Пришел паж, и Кэсерил вынужден был подняться в гостиную принцессы, что сделал с неохотой. Изелль, крайне напряженная, ждала его в компании Бетрис. Сев на стул, Кэсерил взглянул на принцессу. Несмотря на обилие света, отражавшегося в зеркальных панелях, темная тень по-прежнему окружала Изелль.

– Как Орико? – спросил Кэсерил дам. Ни одна из них не спускалась к ужину, предпочтя остаться с королевой и королем в верхних покоях главного здания.

– Теперь он стал намного спокойнее, – ответила Бетрис, нервно покусывая губы, – когда понял, что ослеп не полностью. Правым глазом он видит огонь свечи. Но у него… сильные отеки, и врач опасается водянки.

Кэсерил повернулся к принцессе:

– А вам удалось повидаться с Тейдесом?

– Да, после того, как с ним встретился канцлер ди Джиронал. Принц выглядит обезумевшим. Будь он помоложе, можно было бы сказать, что у него случилась его обычная вспышка гнева. Жаль, что он уже вырос, и его нельзя отшлепать. Он ничего не ест, швыряется в слуг всем, что под руку попадет, и из своих комнат не выходит, хотя ему разрешено. Когда он в таком состоянии, лучше его не трогать. Завтра ему будет лучше.

И, внимательно, слегка прищурившись, посмотрев на Кэсерила, Изелль спросила: