Проклятие Шалиона

– Благословенный господин мой! Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

Вопрос, заданный Бетрис, эхом прозвучал в его голове. А вы придумали, как спастись самому? Может быть, сам ты себя спасти и не можешь. А что, если мы можем спасти друг друга, по очереди?

– Не сегодня, – ответил Кэсерил архиепископу. – Завтра… или попозже на этой неделе. Есть личная проблема, с которой я хотел бы к вам обратиться. Если, конечно, смогу.

– Конечно! Благословенный господин мой! Я полностью к вашим услугам.

И они вернулись к гостям. Кэсерил был вымотан, ему хотелось в постель, но дворик под входом в его спальню был полон шумных гостей. Запыхавшаяся Бетрис разок попросила его потанцевать с ней, но он с улыбкой отказал, извинившись. Впрочем, недостатка в партнерах она не испытывала, хотя, танцуя то с одном, то с другим, неизменно посматривала на Кэсерила, который, сидя в кресле у стены, потягивал разбавленное вино. Он, кстати, тоже не оставался один ни на минуту – изрядная толпа мужчин и женщин выстроилась к нему в очередь. Приветливо разговаривая с Кэсерилом, эти люди, вероятно, надеялись получить ту или иную должность при дворе будущей королевы. Для каждого из них у Кэсерила находились вежливые ответы, впрочем в будущем ни к чему его не обязывавшие.

Ибранские лорды кружили вокруг шалионских дам, как пчелы вокруг меда, и выглядели крайне счастливыми. Где-то в середине вечера прибыл лорд Цембуэр, и радость окончательно переполнила души ибранцев, которые наконец оказались в полном составе. К удивлению и восторгу своих шалионских слушательниц, они принялись рассказывать истории о поразительных событиях, в которых участвовали. Политические интересы Кэсерила были удовлетворены, когда он понял, что Бергон в этих рассказах предстает перед слушателями как герой романтического приключения – так же, как и Изелль, главным подвигом которой считалась ночная гонка на лошадях из Валенды в Тариун. Так формировался новый миф, призванный вытеснить из сознания людей создаваемую ди Джироналом вялую легенду о Бедной Безумной Принцессе Изелль. Кроме того, наша легенда – правдива!

Наконец пришел час церемонии, которую Кэсерил ждал затаив дыхание. Молодых должны были отвести в опочивальню. Как и положено новобрачным, ни Изелль, ни Бергон к вину за весь вечер не притронулись, зато сам Кэсерил, который поначалу пил только разбавленное вино, к концу вечера про воду позабыл, а потому, когда молодожены позвали его, чтобы поблагодарить и обменяться церемониальными поцелуями, язык его чувствовал себя во рту несколько неуверенно. Тем не менее, тронутый их счастьем, красотой и молодостью, он взял себя в руки и, осенив сакральные точки ритуальными прикосновениями, призвал божественное благословение на головы молодой пары. Они отвечали благодарно и с торжественной важностью, сознавая значимость момента.

Леди ди Баосия организовала небольшой хор – тот пел молитвы, под которые молодая пара осуществила путь наверх, в спальню, и кристальные голоса певчих должны были внушить всем гостям, что у предстоящего события есть особый, сакральный смысл. Глаза Изелль сияли, а сама она зарделась румянцем, когда они с Бергоном остановились на площадке перед входом в опочивальню и, обратившись к стоящим внизу гостям, с улыбкой их поблагодарили и бросили в радостную толпу цветы.

Молодые исчезли в залитой светом канделябров спальне, и двери за ними закрылись. Два офицера армии ди Баосии заняли место в карауле. Через некоторое время вниз спустилась Бетрис и помогавшие ей портнихи и служанки, и все закружились в танце. С Бетрис по очереди танцевали то Палли, то юный ди Тагилль.

Была опасность, что веселье затянется до утра, но, к радости Кэсерила, пошел моросящий дождь, прогнавший музыкантов и танцоров со двора в дом. Медленно, опираясь на перила лестницы, Кэсерил поднялся в свою спальню, расположенную за углом от спальни принца и принцессы. Мой долг исполнен. Что дальше?

Он не знал. Огромный груз свалился с его плеч – груз ужаса и ответственности. Теперь он предоставлен самому себе и может сам решать – жить ему или умереть. Я ни о чем не жалею. И не оглядываюсь назад! Это был момент равновесия на перепутье прошлого и будущего.

Неплохо было бы завтра увидеться с судьей. Вот кто хоть не долго избавит его от одиночества!

Впрочем, я никогда не одинок, подумал Кэсерил несколькими минутами позже, когда в свой обычный час Дондо принялся вопить непристойности. Плененный в его теле дух пребывал в гораздо большей ярости, чем обычно, и, похоже, уже утратил последние остатки здравого смысла и человеческих представлений о том, что есть хорошо и что – плохо. Кэсерил понимал причины этой ярости, и, свернувшись калачиком вокруг источника боли, который, вспучившись, бился в его животе, улыбался.