Проклятие Шалиона

Кэсерилу удалось дойти до Храма не спотыкаясь, но теперь желудок его вновь скрутило, а ремень давил на больной живот немилосердно. Он занял, как ему показалось, укромное местечко в пришедшей из замка толпе, позади Бетрис и Нан ди Врит. Изелль увели и поставили между канцлером и Орико. Она должна была играть роль основной скорбящей, ибо неумолимая смерть нанесла свой самый страшный удар именно ей, уведя у нее дорогого жениха. Кэсерил неотрывно смотрел, напрягая глаза, на мерцающую ауру, окружавшую ее фигуру. Вид мертвеца отбил у принцессы всякое желание радоваться – тайно или открыто.

Двое из придворных выступили вперед, чтобы в идущих от самого сердца словах поведать собравшимся о неизмеримых достоинствах и добродетелях покойного, но то, что они говорили, как показалось Кэсерилу, ну никак не вязалось с разнузданным, греховным стилем жизни того, кого они прославляли. Канцлер ди Джиронал был слишком переполнен чувствами, чтобы говорить долго, хотя и неясно было, чего больше скрывается под маской суровой скорби, которую он надел на лицо – горя или ярости. Он объявил награду в тысячу роялов за сведения, которые помогли бы раскрыть личность убийцы его брата – единственное за сегодня, хотя и косвенное напоминание об обстоятельствах внезапной смерти лорда Дондо.

Ясно было, что немало роялов из карманов канцлера перетекло и в казну Храма, ибо в церемонии участвовали почти все из имевшихся в наличии служек, певчих и священников кардегосского Храма. Выстроившись рядами, они пели молитвы и в унисон, и раскладывая на голоса, на полную мощь своих легких – надеясь, вероятно, убедить слушателей, будто громкость их песнопений находится в прямо пропорциональной зависимости от степени святости отпеваемого, а не от щедрости его брата. Внимание Кэсерила привлекла одна из певчих, стоящая в ряду одетых в зеленые одежды альтов. Средних лет, невысокая, она, казалось, источала сияние, словно свеча, на которую смотрят сквозь зеленое стекло. Бросив на Кэсерила внимательный взгляд, она вновь обратила свои взоры на священника, который управлял хором.

Кэсерил тронул Нан ди Врит за плечо и спросил:

– Что это за женщина в конце второго ряда поющих, в цветах Матери? Вы ее знаете?

Нан ди Врит посмотрела и ответила:

– Одна из повитух Матери. Говорят, очень хорошая.

– Понятно!

Когда вперед вывели и вынесли священных животных, толпа обратилась в зрение и слух. Было ясно заранее, кто из Богов заберет душу Дондо ди Джиронала. Его предшественник, долгое время занимавший пост генерала военного ордена Дочери, несмотря на то что имел множество детей и внуков, после смерти сразу же был востребован Богиней, которой служил так много лет. Сам Дондо в юности служил офицером военного ордена Сына. Кроме того, после него осталось немало незаконнорожденных детей, а также две нелюбимые дочери от первой, рано умершей, жены которых воспитывали какие-то родственники в провинции. И хотя об этом не говорили открыто, поскольку душу Дондо унес один из демонов Бастарда, то Бастарду она и станет принадлежать. Логично?

Первым выступила вперед юная девушка, служка-грум Дочери, со священной сойкой, сидящей на запястье. По кивку архиепископа Менденаля она подняла руку, но птица, покачнувшись, только крепче вцепилась в ее рукав. Служка беспомощно посмотрела на архиепископа, и тот, нахмурившись, очередным кивком послал ее к гробу Дондо. Девушка недовольно нахмурилась, но послушно ступила вперед и, взяв сойку в обе ладони, усадила ее на грудь покойника.

Сделав это, она отняла руки, а птица, подняв хвостик, тут же опростала свой крошечный кишечник на мундир генерала ордена Дочери и с громким верещанием взмыла в небо, унося за собой ритуальные ленточки, пристегнутые к лапкам. По крайней мере трое из присутствующих сдержанно хмыкнули, но, увидев каменное лицо канцлера и его сжатые губы, рассмеяться не рискнули. В лазоревых глазах Изелль вспыхнули искорки, но она скромно потупила взор, хотя ее аура принялась колыхаться, словно зашлась в смехе. Служка отшатнулась от гроба и, вскинув глаза, с волнением принялась следить за тем, куда полетит ее птица. Та уселась на украшенный орнаментом выступ одной из колонн, окружавших двор Храма, и принялась громко кричать. Архиепископ, нахмурившись, кивнул девушке, и та, поклонившись, поспешно ретировалась – птицу следовало водворить домой, в клетку.

Зеленая птица Матери также отказалась покидать руку своей хозяйки. Архиепископ не стал рисковать и просто кивнул служке, чтобы та вернулась на свое место.

Третьей была выведена лиса, священное животное Сына. Зверь натягивал цепь, скулил, извивался и упирался, скребя когтями по плитам двора и всеми силами стараясь удрать. Менденаль удалил служку с лисой.