Проклятие Шалиона

– Ага! – Умегат просветлел, услышав, что Кэсерил затронул его излюбленную теологическую тему. – У меня есть на этот счет идея, не исключающая ни свободной воли человека, ни божественного промысла. Возможно, вместо того чтобы управлять каждым шагом избранного человека, боги просто посылают по нужному пути сотни или тысячи Кэсерилов и Умегатов, а добираются до конечной цели лишь те, кто выберет этот путь сам.

– Ну и кто же я – первый или последний из предпринявших это путешествие?

– Что же, с уверенностью могу сказать только, что явно не первый.

Кэсерил понимающе хмыкнул. Немного поразмыслив, он вдруг спросил:

– Но если боги послали Орико вас, а Исель – меня (хотя мне кажется, что тот, кто сделал это, изрядно ошибся), кого же они послали оберегать Тейдеса? Разве нас не должно быть трое? Третий… наверняка посланец Брата, не важно, орудие он, святой или дурак – богам виднее… но неужели все сто защитников мальчика пали в пути один за другим? Может, этот человек еще не дошел?

Тут у Кэсерила перехватило дыхание от новой мысли.

– А может, это был ди Санда? – он наклонился и спрятал лицо в ладонях. – Если я не прекращу эти теологические изыскания, держу пари, снова закончу в доску пьяным. У меня такое чувство, что мой мозг безостановочно крутится и крутится в черепной коробке, и меня сейчас просто стошнит.

– Пристрастие к спиртному отнюдь не редкость среди настоятелей и посвященных.

– И я даже понимаю, почему, – Кэсерил запрокинул голову, выливая в рот последние капли чая, и поставил чашку на стол. – Умегат… если бы я был должен спрашивать богов о каждом своем шаге – мудрый ли он, верный ли… и не смел сделать выбор без их согласия… я бы сошел с ума. Еще больше, чем сейчас. И закончил бы тем, что скорчился бы в уголке и ничего не делал вообще – разве что пускал слюни и сопли.

Умегат хохотнул – жестоко, как показалось Кэсерилу, – но затем покачал головой.

– Не следует недооценивать богов. Придерживайтесь добродетели – если сможете понять, в чем она заключается, – и верьте, что возложенная на вас обязанность – это то, чего вы горячо желали. И что ваши таланты – это таланты, которые вы должны предоставить в распоряжение богов, выполняя свою миссию. Верьте, что боги не потребуют от вас того, чем предварительно вас не наградили. Речь идет не только о вашей жизни.

Кэсерил потер лицо руками и вздохнул.

– Тогда я приложу все свои силы, чтобы устроить брак Исель, который может избавить ее от проклятия. Я обязан верить в свой здравый смысл – почему бы еще богиня избрала для ее защиты рассудительного человека? – тут он снова вздохнул и вполголоса закончил: – По крайней мере, раньше я был рассудительным… – Кэсерил уверенно кивнул (с куда большей уверенностью, чем чувствовал) и поднялся на ноги. – Молитесь за меня, Умегат.

– Ежечасно, милорд.

Уже темнело, когда в кабинет Кэсерила вошла Бетрис со свечой в руке и, пройдясь по комнате, зажгла все светильники, чтобы он мог спокойно работать. Кэсерил улыбнулся и благодарно кивнул. Она улыбнулась в ответ и задержалась, не спеша возвращаться на женскую половину. Бетрис стояла – как заметил Кэсерил – на том самом месте, где они расстались в ночь смерти Дондо.

– Благодарение богам, все вроде успокаивается и становится на свои места, – проговорила она.

– Да, понемногу, – Кэсерил отложил перо.

– Я начинаю верить, что все будет хорошо.

– Да, – его живот свело болью. «Нет». Долгая пауза. Он снова взял в руку перо и макнул в чернила, хотя писать было уже нечего.

– Кэсерил, неужели вам нужно быть уверенным, что вы умрете, чтобы решиться поцеловать даму? – вдруг спросила Бетрис.

Он вздрогнул, покраснел и закашлялся.

– Мои глубочайшие извинения, леди Бетрис. Этого больше не случится.

Он не осмеливался поднять глаза, чтобы она снова не попыталась сломить его хрупкое сопротивление. Чтобы ей это не удалось. «О Бетрис, не приноси свое достоинство в Жертву моей пустоте».

Ее голос стал жестким.

– Мне очень жаль слышать это, кастиллар.

Он сдержался и не посмотрел на нее. Бетрис вышла.

Прошло несколько дней с тех пор, как Исель начала свою кампанию против Орико. Прошло несколько ночей, ужасных для Кэсерила, когда душа Дондо завывала в своем узилище. Эти «кишечные» беседы действительно оказались еженощными, они оживляли на четверть часа все ужасы той смерти. Кэсерилу не удавалось уснуть до начала полуночного монолога – он мучился в болезненном ожидании – и долгое время после него, пока он трясся от пережитого в очередной раз кошмара. Не удивительно, что лицо его от недосыпания приобрело серый оттенок. По сравнению с ночными песнопениями бледные старые призраки начинали казаться милыми ручными зверюшками. Кэсерилу ничего другого не оставалось, как пить на ночь больше вина, чтобы все-таки спать и выдерживать кое-как эти терзания.