Чистая страница, грязное белье, неотправленное письмо – все эти вещи требуют, чтобы вы занялись ими, и если я просто не могу заставить себя, начинают неодобрительно цыкать. Выдернутый волос, отгрызенный ноготь, клочок кожи, оторванный от кутикулы, – они шепчут, что я недостаточно хороша, что я ленива и слаба, и никогда не буду способна что-либо контролировать. Возможно, по поводу последнего они и правы.
Рукоделие воссоздает механизм эффективной производительности без давления извне. Свитера не требуют, чтобы их связали, даже если месяцами лежат в неопределенном состоянии полузаконченности. А если и начинают предъявлять требования, то слышен лишь жалобный тихий плач. Они не томятся и не видоизменяются в своей незавершенности, они не становятся более пугающими, если откладывать их все дальше и дальше, в отличие от некоторых прочих задач. Они не вырастают до чудовищных высот, когда их отложили слишком надолго, становясь символами твоей неэффективности, вопя, что все это время ты просто притворялась. Рукоделие останется прежним, терпеливым, точно такого же размера, как оно и было, пока не наступит его время стать больше. Никто не просил меня это делать, кроме меня самой, и я знаю, что я это сделаю. Я могу протянуть руку и коснуться тысячи часов доказательств этому в своем шкафу и на своих стенах. Иногда мне кажется, что это единственное, в чем я могу быть уверена.
Но невозможно вязать вечно. Можно взять вязание в метро и даже на какую-нибудь не слишком напряженную работу, но в какой-то момент движение должно найти свой путь в пальцы и остаться там. Это то, на что я надеялась, когда старалась найти замену выдергиванию волос: что спокойная сила рукоделия останется со мной и спасет меня. Это то, на что я наделась, пусть и не произносила этого вслух, каждый раз доставая незаконченную вышивку или полудовязанный крючком шарф.
«Сделай меня лучше!
Или нет: «Верни меня к себе самой!
Однажды, быть может, волосы уже не отрастут снова. Я протяну руку, чтобы выдернуть один, и не обнаружу ничего, кроме болячки. И разве это не то, в некоем извращенном, безумном смысле, чего я хочу? Достигнуть точки гладкости, пустоты, когда не останется ничего, что требовало бы завершения?
Иногда я смотрю на ту или иную вещь и замечаю там одинокий волосок, застрявший в пряже или в нити, когда-то ставший частью полотна. Он все портит, но в то же время странным образом придает вещи своеобразный акцент, манит отблеском света, вносит сумятицу. Я всегда стараюсь вытащить эти волоски, когда их нахожу, но зачастую они разрываются, слишком прочно вплетенные в работу, чтобы выскользнуть из нее.
Насколько цикличны мои привычки, настолько же цикличны и попытки их преодолеть. Я перестала выдергивать волосы примерно через год после первого раза и, по большей части, так и не начала заново. Я сходила к своему любимому парикмахеру, Ванессе после месяца настолько интенсивного выщипывания, что лысый участок уже был виден и без помощи телефона или зеркала. Это не входило в мои планы – мне нравилось, что я этого не вижу, что это заметно, только если воспользоваться промежуточным звеном и только когда я захочу посмотреть. Мне давно было пора постричься и покрасить волосы, но мысль о том, что кто-то проведет так много времени близко от моей головы, была мне ненавистна. Тем не менее, эту встречу было трудно перенести, потому что мой парикмахер была весьма востребованна, так что я зачесала волосы на другую сторону и пошла.
Ванесса обняла меня, порасспрашивала о работе. Я села в кресло и уставилась в зеркало. Она провела пальцами по моим безжизненным сухим волосам, и только я собиралась найти достойное объяснение своей лысине, она спросила: «Так ты все еще выдергиваешь волосы, да?»
Конечно же, она замечала это и раньше; я ведь всегда ходила только к ней. Но мы никогда не говорили об этом, и потому я решила, что это была просто маленькая приятная полуложь; одна из тех, которыми мы часто обмениваемся друг с другом; это было все равно, что рассказать врачу, что ты пьешь в два раза меньше, а занимаешься спортом в два раза больше, чем на самом деле.
«Да, – призналась я. – Выглядит не очень».
«У меня была подруга, которая тоже раньше так делала. Тебе надо прекратить».
Я была раздражена этим: конечно, я должна это прекратить! Разве она не думала, что я и так постоянно пытаюсь сделать это? Мне так сильно захотелось оттолкнуть ее руку и выщипать пару волосков, просто чтобы выпустить пар, раздражение, но вместо этого я позволила ей помыть мне голову и покрасить волосы, и сделать короткую многослойную стрижку, только Ванесса могла сделать так, чтобы она мне шла.
«Помни про выдергивание!» – сказала она на прощание.
«Угу, ага», – подумала я.