Проклятое сердце (ЛП)

Наши тела выжаты и истощены, но мы еще не закончили друг с другом. Не знаю, будем ли мы когда-нибудь удовлетворены. Мы слишком долго были в разлуке.

Данте отстраняется ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Я никогда не переставал любить тебя, — говорит он мне. — Никогда.

Я собираюсь ответить ему, сказать то же самое.

Но затем я кое-что вспоминаю. Один ужасный факт, о котором Данте еще не знает.

Он не знает, что у нас есть сын. Он не знает, что я держала Генри в секрете от него.

Он говорит, что никогда не переставал любить меня… но он не знает причин, по которым он мог бы поступить именно так.

Я должна сказать ему. Я должна сказать ему прямо сейчас, знаю…

Но я так долго ждала, чтобы снова оказаться в его объятиях. Конечно, я могу насладиться этим в течение одной ночи, прежде чем рисковать тем, что у меня снова все это отнимут…

Поэтому я не раскрываю Данте этот последний секрет. Я просто притягиваю его ближе и целую снова и снова…

32. Данте

Я просыпаюсь рядом с любовью всей моей жизни. Солнце проникает сквозь щель в занавесках, освещая ее сияющую кожу. Очень осторожно, чтобы не разбудить ее, я вдыхаю аромат ее волос, которые все еще пахнут теплым и сладким сандаловым деревом. Она не изменилась. Ни в каком из способов, которые имеют значение.

Несмотря на то, что я пытаюсь не разбудить ее, ее глаза трепещут, и она глубже зарывается носом в мои руки, прижимаясь лицом к моей груди. Ощущение ее обнаженной кожи, прижатой к моей, слишком сильно, чтобы сопротивляться. Мой член уже набух у меня между ног, прижимаясь к ее животу. Мне нужно только немного перестроиться, чтобы он скользнул внутрь нее.

Я трахаю ее медленно и нежно, зная, что у нее все может болеть после вчерашней ночи.

У меня никогда не было такого секса. Грубого, первобытного, животного, катарсического. Мне это было нужно. Именно таким образом. Пришлось снова завладеть Симоной. Я должен был сделать ее своей всеми возможными способами. Я должен был доминировать над ней, чтобы знать, что она действительно снова принадлежит мне, и только мне.

Может быть, это полный пиздец. Но я знаю, что она это поняла. Она хотела этого так же сильно, как и я.

Мы оба нуждались в этом. Нам нужно было воссоединиться таким образом, чтобы никто другой не смог этого понять или вынести. Симона и я — родственные души. Родственные души не трахаются, как нормальные люди. Мы даем волю нашим самым темным и диким желаниям, не испытывая стыда или осуждения. Мы можем трахаться с насилием или нежностью, агрессией или заботой, и это никогда не будет понято неправильно. Это только сближает нас.

Я никогда не чувствовал себя ближе к ней, чем в этот момент. Она другая часть меня. Я скитался по миру девять лет, имея лишь половину своей души. Я никогда не думал, что снова стану целым.

Я целую ее, наслаждаясь ее вкусом даже сейчас, когда мы оба все еще грязные и сонные. Мы не принимали душ, но это не имеет значения. Я люблю запах ее пота и ее кожи.

Я медленно трахаю ее, мое тело плотно прижимается к ее. Я чувствую, как ее клитор трется о нижнюю часть моего живота, прямо над моим членом. Я раздвигаю ее бедра и трахаю ее еще глубже и крепче, пока она не начинает кончать. Она цепляется за меня, ее киска пульсирует и сжимается вокруг моего члена.

На этот раз мне не нужно сдерживаться. Я могу кончить, когда захочу. Так что я тоже отпускаю себя, кончая прямо в эту теплую, влажную киску, которая сжимает меня крепче, чем любая перчатка. Даже крепче, чем рука, обернутая вокруг моего члена. Я глубоко погружаюсь в нее, а затем продолжаю толкаться еще несколько раз, потому что мне нравится ощущение этой дополнительной влажности внутри нее.

Я не выхожу из нее. Хочу оставаться связанным с ней как можно дольше.

Мы лежим, освещенные солнцем, и немного дремлем.

Затем, наконец, Симона встает, чтобы пописать.

Я включаю душ, чтобы мы могли привести себя в порядок.

Как только Симона входит в душ, я начинаю намыливать ее, дюйм за дюймом. Я мою ей волосы, массируя пальцами кожу головы. Она прислоняется ко мне, все еще вялая после прошлой ночи.

— Мы так и не поговорили о том, что сказал Кенвуд, — говорю я.

— Верно… — Симона испускает долгий вздох, думаю, из-за того, насколько приятен массаж кожи головы, Кенвуд тут ни при чем. — Он сказал, что не нанимал никого, чтобы убить моего отца.

— Ты ему веришь?

— Не знаю… Он говорил так, будто не лжет.

— Лжецы всегда так делают.

— Ну… — Симона неловко ерзает. — Он сказал, что заключил сделку с моим отцом. Сказал, что папа уничтожил улики в обмен на то, что Кенвуд дал ему наводку на другое секс окружение.

— Хм, — я обдумываю это. — Возможно. Но это не значит, что Кенвуд не держит зла на твоего отца.

— Да, наверное, — с несчастным видом говорит Симона.

— Что не так?

— Просто… мой отец всегда такой категоричный. Так непреклонен в своей морали. Мысль о том, что он заключил сделку с таким человеком…

— Все их заключают, — говорю я ей.

— Ты говорил это давным-давно. Но тогда я тебе не поверила.