Да-да, и тут наркота. Вот преследует она меня. Открываешь книжку, а там – ладно бы ссанье, блевота и понос (Как у Девушки Фью-фью с первых страниц) но еще кумар-раскумар, чеки, ампулы и масляный кайф. Чистый, чистейший масляный кайф. Который автор – очень надеюсь, что не наркоман – не может отдать даже под угрозой расправы за долг. Который повис на них за сожжение – правильно, наркоты, веселой травки, которую они сожгли чтобы выручить девку, которую не нужно было выручать, ибо она хотела пойти по бандитским рукам да и пошла. В итоге одних бандитов – которые такие хорошие и заботливые бандиты девяностых – убивают другие, этих убивают третьи, девка, что пошла по рукам, оседает с бандитскими деньгами в Германии и живет там припеваючи.
То есть, как мы видим, на первую часть событий в несколько раз больше, чем у хором восхваляемого Елизарова. Хорошо ли это? Ну, наверное, да. По крайней мере всю первую часть забавляешься слогом незамутненной никакой рефлексией школоты. Ну то есть абсолютно девственное сознание, чистое, как простыня, которое даже не понимает, что в мире есть хорошо и плохо. Единственное, что в них оставила цивилизация, кроме стайного инстинкта, который присущ большинству живых существ – это рэп.
Простите, дорогие мои, но когда я понял, что речь идет от лица будущей звезды, я уже ржал в голос. Или выл, не помню. Главная линия сего опуса была красной нитью, очень красной, очень-очень красной. Я схватил свою лысину и надеялся, что ошибусь. На меня ринулись, попискивая, как летучие мыши, всякие страшные сомнения. Может, это такой же продукт коллективного разума, как и писатель с котом Бобом? Потому что ломки и кумар выписаны со знанием дела. Может, автор вильнет хвостом, сделает финт ушами и заставит меня удивиться? Может? Ну может же? Может, эта вот девушка, которой хотела набить морду та самая мечтающая о бандитских руках оторва, не появится где-нибудь в середине повествования? Может, она не окажется богатенькой? Или не поучаствует в раскрутке молодого гения, от которой он гордо откажется – мол, хрен с вашей паршивой Москвой, мы и в Ростове-папе баблишка насшибаем?
Но, как говорила написавшая роман книжка – мы-то с вами знаем, что такого не бывает.
Мне кажется, что господам критикам впору вводить термин «сюжетное истощение». Не тянут современные авторы, не могут сделать что-то новое, интересное. Изрядно проржавевшие ружья стреляют именно тогда, когда ждешь. Новизна заключается в мате. Правда, надо отдать автору должное, на весь объем написанного – ни одного отрывка с совокуплением. Легкие намеки на то, что они «чирикались». Хорошо, что не кудахтались.
Итак, продолжаем. Автор – торчок, весьма подробно описавший свои страдания. Но наркоманские страдания должны когда-нибудь закончиться. По современному тренду – желательно в монастыре, с духовной перековкой. Куда нас и ведет автор. В монастырской главе меня в самое сердце поразила гадюка, змей-искуситель, укусившая мальчика, мальчиками забитая и в конце концов убитая тем же мальчиком – не укушенным. Даже не сама змея. А то, что у нее оказались удалены ядовитые зубы, что она прожила долго и почти счастливо после того, как ей размозжили голову. Это как? С размозженной головой не живут даже змеи. Кто гадюке удаляет ядовитые зубы в псковской глуши? Мальчишки, лупасящие ее камнями и палками, вышибли ядовитые зубы? Ну что за бред.
Честно говоря, видно, что автор старался нагрузить текст смыслами, которые так просто, навскидку не считываются. То есть – обычная ситуация для современного чтива. Вот есть конфликт. Вот его можно изучить, разобрать, со вкусом, толком, расстановкой. Но весь конфликт умещается в гору сникерсов. Понятно, в первой главе герою по-малолетству не хватает ума, но потом-то он должен прибавиться? Не? Ну ладно. Школота так школота.
Собственно, автор честно говорит – в монастыре я не жил, но посещал. Это заметно. Монастырская жизнь глубже и интересней, чем описанная нашим юношей. Вместе с его змеей – о, библейский соблазнитель был уничтожен деловым деревенским пареньком прямо за стенами монастыря, какая метафора! Вместе со стыренным цементом и недостроенной каланчей.
Кстати, вы уже догадались, кого в монастыре встретил лирический герой сего повествования? Ну да. Ее. Совратительницу. Которой нужен тот, кто в Мгновеньях играет. Талантливый – об этом потом – торчок не рубит себе палец. Он гордо берет телефон, но не звонит. То есть звонит, но не дозванивается. То есть мог бы дозвониться, но бросает трубку. Такой вот молодой Вертер.
К слову, неплохо было бы упомянуть, что своего монашка она уловила, вспомнив его концерт. А дальше понеслось – да ты гений, да ты великий, да ты всех порвешь, да у меня электричество в попе жужжит от твоего рычиттатива, да это круто, да ты великий, да ты гениальный, да как будто током бьет. В конце книги САМ БОГДАН ТИТОМИР (прости, Господи) его оценил и благословил звоночком в студию, пиратским образом захваченную.