Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Занятно другое – речь в романе идет о годах до или после смерти Сталина. То есть – 53–55. К этому времени начальству ГУЛАГа надоело смотреть, как тысячи здоровых мужиков тычут друг в дружку пиками и буквально за пару месяцев «Сучья война» была закончена. И началась другая, весьма забавная – война блатных и мужиков. Это был легендарный период в истории лагерей – мужикам не просто дали работать, но и зарабатывать. Не просто зарабатывать, но и тратить. Зуб даю, век воли не видать. Возле зон открывались кооперативные магазины и девочки шмыгали в бараки за длинным рублем. Ну, помните – «Где девочки танцуют голые, Где дамы в соболях, лакеи носят вина, а воры носят фрак». Блатные, офигев от такого разнообразия, подошли к мужикам за своей честной бандисткой долей, но мужикам вдруг стало жаль делиться. И подняли они блатных на пики… но это другая история.

Вернемся… кхм… к тексту. Там, понимаете ли, лесные братья искренне ненавидят оккупантов, которые, как и заведено, оставляют после себя заводы, школы, бесплатное образования и прочие ужасы, которым нет место в истинно цивилизованных странах!! Правда, братья совсем забыли, что были куплены вместе с землей, бабками, прабабками и прадедами – куплены, как коровы и лошади Петром Первым. И то, что сейчас вымирающие Прибалтийские страны могут назвать себя государствами – заслуга как раз той клятой власти, которую ненавидит Погодина – Кузьмина. Но это ладно, писатель же стоит над историей, он не судит, он фиксирует, как некоторые наши прелестные критикессы. Но фиксировать можно беспристрастно, а можно страстно, навзрыд – вот так – «Нет у Эльзе никого дороже братьев и матери, которая воспитала их в преданной любви к родной земле». Может, стоило указать, что это любовь скотины к ярму и узника к кандалам? А, извините, это русские так любят, по-рабски. Покупка любит возвышенно и преданно, я бы даже сказал – патриотично. Патриотизм он только в России позорен, а в Прибалтике, Татарстане – наоборот. Умиляет меня эта авторская двуликость, не перестает умилять.

А вообще, все эти ложные посылы, которыми так славилась Советская власть, они что, настолько плохи? Всеобщее равенство и братство, оно что – постыдно? Я думал, что нет.

Возможность отдыхать на Кавказе и Крыму, не боясь быть зарезанным, да хотя бы в той же Прибалтике – это ужасно? Нет, конечно. Но чтобы эти факты, обычные для Советского Союза, выглядели враньем, ПГ вставляет красивые да правильные речи в уста влюбленного в Эльзе (та самая невинная, едва не изнасилованная эстоночка) русского парня. Павлика. Нет, это не случайность, нет, вы правы – Павлик, названный в честь Морозова, оказался предателем, наступил на неразвитую девичью грудь сапогом русской военщины, навел на ее благородных братьев (кол в живот – куда уж благородней) трусливую солдатню. Вот так, да.

Так, ничего ли я не забыл… Забыл! Конечно, забыл!! Ленечку забыл!! Я-то, старый дурак, жаловался на сюжетное истощение – нет, уверяю вас, в романе нет его! Автор берет и лихо вкручивает в повествование любимую «парашу»[3] сотен поколений лагерников, времен Хитрова рынка и Грачевки, времен Кошко и малин Марьиной рощи, воспетой в тысячах жалостливых песен, обработанной Укроп Помидорычами во время чесаний пяток тем же Сенечкам и Ленечкам… историю про папу-прокурора. Не, не прокурора, берите выше. Ленечка – сыночек Хозяина. И заканчивает свою жизнь молодой жульман от маслины в горячее сердце, закрыв хозяйскую гагару. И – кап, кап – слезы на клавиатуру.

Дама, ну в самом деле, есть же интересней «параши». Я вот могу рассказать, какими стихами остановил Газетчик Балдоху, когда тот с Одноухим хотели устроить «темную» жирным «стрюкам» из Художественного – Станиславский там, Симов и прочие. А так же показать, где располагались там самая «хаза»… да вообще много чего могу. Но папа-прокурор – это такое фи, это такая бульварщина, что слов нет. Да что я. Могу посоветовать настоящего специалиста по блатной России – обращайтесь, кину «мастырку». Мне тут братва «цинканула», что за Ураном следует Сатурн, а там и Венера с Марсом? Обращайтесь. Напоследок – традиционно – авторские находки, лингвистические высоты, бездны стиля и прочее. Наслаждайтесь.

«…врезается в плоть, обросшую сытым жиром» – автор достоверно знает, чем сытый жир отличает от худого, голодного или истощенного жира. Знает, но молчит.

«…это были не русские, которые, как говорили, военнопленным взрезали животы и живьем сдирали кожу» – ну, без комментариев.

«Изо рта умирающего лезла кровавая пена, глаза выпучились, кишки опорожнились с треском» – говорю же – аппетитная, жизнеутверждающая книга. Особую пикантность придает то, что этак живописно умирающему зеку… свернули шею. А это мгновенная смерть. Видимо, и в ГУЛАГе были свои зомби.