Проклятые поэты

За вычетом разве что Вийона, ничего равного по пронзительной оголенности признаний, будь они внушены обожанием, искусами порока, сладостной грезой, исступленным бунтарством, пресыщением, мстительной ожесточенностью, жаждой духовного просветления или свинцовой хандрой, ничего подобного по твердой убежденности, что все это и еще очень многое способно уживаться в одной душе, лирика французов до Бодлера не знала, да и после него достигала нечасто.

Среди множества влияний – Данте, По, Жозеф Делорм, Сент-Бёв, Бертран, Стерн, Борель, Нерваль, Эскирос – мотивы «Цветов Зла» слышны уже в «Балладе на старофранцузском» и в «Жалобе прекрасной оружейницы». Одни из первых названий его Цветов – Лимб, Круги Ада – нескрываемая реминисценция Духовного отца итальянцев, тоже добывающего прекрасное из зла мира. Другое название – «Ночные песни» – навеяно «Гаспаром из Тьмы».

Переиздавая «Гаспара» и воздавая должное Бертрану, Бодлер писал А. Уссе:

Когда я перелистывал по меньшей мере в двадцатый раз знаменитого «Гаспара из Тьмы» Алоизиюса Бертрана, мне пришла в голову мысль, не попытаться ли сделать нечто подобное… Кто из нас в дни, когда нами овладевает гордыня, не мечтал о чуде поэтической прозы – музыкальной без ритма и рифм, достаточно гибкой и в то же время настолько неровной, чтобы она могла следовать за лирическими движениями души, волнами мечтаний и порывами совести?

«Стихотворения в прозе», по словам самого Бодлера, имели своей моделью несчастного Каменщика. Вот, например, «Незнакомец», некогда доводивший до исступления Льва Николаевича Толстого.

– Кого любишь ты, загадочный человек, отца или мать, брата или сестру?

– У меня нет ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата.

– Твоих друзей?

– Вы употребили слово, смысл которого мне оставался до сих пор неизвестен.

– Твою родину?

– Я не знаю, под какими она лежит небесами.

– Красоту?

– Я был бы счастлив любить бессмертную эту богиню.

– Золото?

– Я ненавижу его, как вы ненавидите Бога.

– Эй! что же ты любишь, странный незнакомец?

– Я люблю облака… облака, проходящие там, над нами… чудесные облака!..

Что за неизъяснимое наслаждение – погружать взгляд в необъятность неба и моря! Одиночество, тишина, несравненное целомудрие лазури!.. Лишь лоскуток паруса мелькнет на горизонте. И как схожа с неизбывной тоской моей жизни далекая отчужденность этого пятнышка… Монотонная мелодия прибоя… Все вокруг мыслит мною, или сам я мыслю им. Все мыслит, говорю я, но без доказательств, без силлогизмов, без выводов – словно музыка или живопись…

Природа, безжалостная волшебница, повергающая в прах соперника, освободи меня!

Познание красоты – это поединок, в котором художник кричит от ужаса, прежде чем быть побежденным!

«Отчаяние», «Оливковая гора», «Триумф Петрарки», «Меланхолия», «Комедия смерти», «Тоска дьявола», «Тысячи лет спустя», «Варварские стихотворения», «Химеры» – все это прелюдии к «Цветам Зла», первые цветы…

Сам Бодлер среди своих предтеч в области эстетики «соответствий» называет Гофмана. Именно в «Крейслериане» он обнаружил столь важную для символизма идею «аналогии и внутренней близости между красками, звуками и запахами», воплощенную затем в поэзии Гюго.