Проклятые поэты

Трудно найти другого поэта, до такой степени чуждого нарочитости, неискренности, громогласности. Он первый стал рассказывать о себе сдержанным стилем исповеди, не напустив на себя вдохновенного вида, – скажет Лафорг.

А. Панов: «Он рисует пороки так ярко, так беспощадно правдиво, что он не может загрязнить сердца: он может убить веру в жизнь, но отравить душу он не может».

И в другом месте: «Он так безрадостен, нищета вокруг него так громадна, надежды на обновление так мало, что он не может ничего дать, кроме стремления к идеалу и кроме глубокой и трогательной любви…»

П. Ф. Якубович-Мельшин: «Весь мрачный скептицизм поэта проистекает именно из его страстного стремления к свету, из мучительной любви к гармонии, из невозможности увидеть их воплощенными в жизнь и действительность».

А. Франс: «Бодлера нельзя отнести к числу тех ясных, спокойных, прозрачных умов, которые несут с собой умиротворение. В его глубинах есть нечто будоражащее; я отнюдь не утверждаю, что у него душа апостола. Я охотно признаю, что в его морали есть нечто аморальное. Но, думается мне, в мире никогда и не бывало морального поэта; во всяком случае, таким нельзя назвать ни Вергилия, ни Шекспира, ни Расина. Все они были безразличны к морали, как безразлична к ней и природа, говорящая их устами.

В XVII веке янсенист Барбье д’Окур, человек большого ума и образованности, утверждал, что все поэты – совратители народа.

Расин, который сам мучился сознанием своей греховности, с горечью ответил ему, что можно быть поэтом и отнюдь не возмущать души. Однако д’Окур лукаво возразил:

– Вы гневаетесь, сударь, когда говорят, что ваша муза – совратительница. Но вы разгневались бы куда больше, если бы вам сказали, что она – сама невинность.

Поэзия Бодлера не имморальнее всякой другой».

Но в этом ли дело, когда речь заходит о Бодлере? Причем тут мораль! Искусство Бодлера возникло как протест против лжи и против разума, подчиненного идеологии.

Поэт укрывается в поэзии, потому что он отождествляет свою оппозицию к миру с оппозицией тому, что называют «направляемой мыслью», которая дает жизнь науке и современной цивилизации.

В мире лжи, лицемерия и обмана Бодлер искал остатки человечности в правде какой бы она ни была, то есть в собственной исконности. Потому-то со свойственной ему искренностью, бескомпромиссностью и резкостью он не щадил ни себя, ни других.

А в наши дни, поэт, когда захочешь ты
Узреть природное веленье наготы
Там, где является она без облаченья,
Ты в ужасе глядишь, исполнясь отвращенья,
На монстров без одежд. О мерзости предел!
О, неприкрытое уродство голых тел!
Горою животы, а груди словно доски,
Те скрючены, а те раздуты или плоски.
А эти девушки, что вянут прежде срока,
Приняв от матери наследие порока!
И эти женщины, чей пуст и мутен взгляд,
Которых и вскормил, и высосал разврат!

Бодлер – не только открытие новых земель поэзии, но предначертанная Эдгаром По их расчистка от всякой чужеродной материи. В поэзии Бодлеру принадлежит то, что Берлиозу и Вагнеру в музыке: он симфонизировал слово, они мифологизировали звук.

Он «…забрал у Музыки свое добро…»

Как это происходило?