Душевные расстройства, томительные страхи, извращения, гибель, моральные или физические искушения, дух отрицания, одичание, галлюцинации, муки, разрушительность, ниспровержения, слезы, ненасытность, порабощающие козни, головоломные вымыслы, любовные похождения, неожиданности, ненужность, физиологические странности таинственного ястреба, стерегущего падаль – останки издохшего самообмана, выкидыши преждевременной опытности, темноты, загадочные, как клоп, ужасающее упоение гордыней, глубокое оцепенение, надгробные речи, зависть, предательства, тирания, безбожие, всплески раздражительности, язвительность, агрессивные выходки, безумие, хандра, расчетливое запугивание, странные беспокойства, гримасы, неврозы, кровавая путаница, доводящая рассудок до изнеможения, неискренность, преувеличения, занудство, пошлятина, мрак, жуть, траур, деторождения – пострашнее смерти, разнузданные страсти, клика сочинителей, возомнившая себя судом присяжных, трагедии, оды, мелодрамы, нагнетание крайностей, безнаказанно освистанный разум, запахи мокрой курицы, безвкусица, жабы, спруты, акулы, самум пустынь, сомнамбуличность, все ночное, усыпляющее, лунатическое, гнойное, призрачное, подозрительное, вязкое, чахоточное, бормочущее по-моржовьи, судорожное, похотливое, худосочное, ублюдочное, кривоглазое, извращенное, двуполое – амфибии, педерасты, чудеса кунсткамеры, бородатые женщины, – долгие часы полночного уныния, фантазмы, колкости, чудовища, растлевающие душу умствования, непристойности, всё, что не мыслит по-детски бесхитростно, отчаяние, скорбные, думы – эти смертоносные плоды с древа суемудрия, зловонные язвы, ляжки, увитые камелиями, преступное бесстыдство писателя, скользящего под уклон в пропасть небытия, радостно оповещая всех о презрении к самому себе, угрызения совести, лицемерие, зыбкие дали, грызущие душу своими невидимыми зубами, оплевывание священных истин, вкрадчивое щекотание червей, безумные предисловия к «Кромвелю», «Мадемуазель Мопен» и еще Дюма-сына, дряхлая плоть, бессильные потуги, кощунства, удушье, глухота, бешенство – глядя на всю эту свалку мерзких нечистот, одно упоминание каковых заставляет меня краснеть, – пора, наконец, восстать против всего, что столь удручающе нас ошеломляет и властно пригибает к земле.
Сколько уравновешенных честных страниц хорошей и ясной литературы я отдам за этот клубок слов и фраз, в которых поэт как бы хотел похоронить самый разум, говорит Гурмон.
«Отныне я замещаю меланхолию мужеством, сомнение – уверенностью, отчаяние – надеждой, озлобление – добротой, жалобы – чувством долга, скепсис – верой, софизмы – спокойным здравомыслием и гордыню – скромностью».
Что это? Прозрение? раскаяние? клич вызволения из плена? выход из очистительной плазмы вчерашней деструкции? обретение себя?
Нет, отвергая Мальдорора, пытаясь уравновесить зло его «Песен» добром надежды и веры, компенсировать иконоборца иконописцем, призывая читателей к соблюдению общественных установлений, добронравию, благочестию и рассудительности, Изидор Дюкасс не выглядит перековавшимся: предавая анафеме кумиров, всех этих сумеречных писак, наших великих Дряблоголовых, громоздя язвительные перечни из опостылевших клише романтической литературщины, пылко, искренне и страстно (почти насильно) вдалбливая евангелические заповеди, он нутром своим чует неотрывность антиномий и на пороге небытия оставляет нам – как завещание – слабый проблеск упования неизвестно на что…
Поль Верлен
Штрихи к автопортрету:
У этого Прóклятого судьба самая неласковая – это тихое слово лучше всего говорит о бедствиях его существования, вызванных непорочностью характера и мягкостью (неизлечимой?) сердца.
Или это: