Проклятые поэты

При первых лучах рассвета мы запирали тяжелые ставни нашего старого дома и зажигали две восковых свечи, которые, распространяя сильное благоухание, озаряли комнату бледным, зловещим светом… Наступала настоящая ночь, мы выходили из дома и гуляли по улицам.

Мы предоставили будущее воле судеб и мирно дремали в настоящем, набрасывая дымку грез на окружающий мир.

Откроем «Философию композиции»:

Большинство литераторов, в особенности поэты, предпочитают, чтобы о них думали, будто они сочиняют в некоем порыве высокого безумия, под воздействием экстатической интуиции, и прямо-таки содрогнутся при одной мысли позволить публике заглянуть за кулисы и увидеть, как сложно и грубо работает мысль; как кропотливо выбирают и отбрасывают; как мучительно делают вымарки и вставки – одним словом, увидеть колеса и шестерни, механизмы для перемены декораций, стремянки и люки, петушьи перья, румяна и мушки, которые в девяноста девяти случаев из ста составляют реквизит литературного лицедея.

Что до меня, то я не сочувствую подобной скрытности и готов восстановить в памяти ход написания любого из моих сочинений. Продемонстрировать modus operandi, которым было оно построена. Я выбираю «Ворона» как вещь, наиболее известную. Цель моя – непреложно доказать, что ни один из моментов в его создании не может быть отнесен на счет случайности или интуиции, что работа, ступень за ступенью, шла к завершению с точностью и жестокою последовательностью, с какими решают математические задачи.

Оригинальность, если говорить об умах, наделенных весьма необычным могуществом, отнюдь не является, как предполагают некоторые, плодом порыва или интуиции. Для того чтобы ее найти, ее надобно искать, для ее достижения требуется не столько изобретательность, сколько способность тщательно и настойчиво отвергать нежелаемое.

И далее, как во всем ином опережая кого-то, в данном случае Томаса Манна, Эдгар По описывает колеса и шестерни своего «Ворона», переводя визионерство пророчеств на язык всеупорядочивающего рассудка. Но в раскрытии секретов этой технологии творчества проглядывает не устремленность к гармонии – упорядоченности, пропорциональности, симметрии, – только рассудочность. Но рассудочность управляет рассудочным и не может быть распространена на спонтанность, бессознательность, вдохновенность. Рассуждать по Эдгару По могут многие, а вот писать блистательной звукописью «Ворона» мог он один. То, что делает Эдгара Эдгаром, анализу не поддается.

Для меня в «Философии композиции» важен не отбор и не расчет, а осознание трудности струения. Спонтанность вовсе не тождественна легкости, поэзия – поэтический стресс, об этом свидетельствовал еще Пиндар. А у второго отца поэзии мы уже находим такое утверждение: поэтическое творчество суть сопряженный с трудом поиск.