Проклятые поэты

И все-таки расчетливый, осмотрительный подвижник Малларме – это миф, с легкой руки Валери пущенный по свету. Конечно, его головоломки выверенней головокружений Рембо – интеллектуальность первого компенсирует наитие второго, – но трудно поверить что «Прозрение», «Летняя печаль», «Морской ветер», «Полдень Фавна», «Проза для дез Эссента», «Святая» – чистый расчет.

Отбушевав, лежишь под солнцем на песке,
В огне твоих волос играет луч с волною,
Он курит фимиам, припав к твоей щеке
И слезы примешав к любовному настою.

Под дрожью губ моих ты говоришь в тоске,
Как бы в укор лучам, их белизне и зною:
«Под сенью древних пальм, в пустынном далеке
Единой мумией нам не почить с тобою!»

Но волосы твои – прохладная струя:
В них душу утопить, достичь небытия.
Ведь ты не ведаешь, в чем состоит забвенье.

О, вкус твоих румян и соль слезы твоей!
Быть может, в них найду для раны исцеленье,
Покой голубизны, бесчувственность камней.

Сегодня мы знаем: все сказанное Валери о Малларме, в том числе и это: «Я считаю недостойным писать из энтузиазма; энтузиазм не есть душевное состояние поэта», – всё это восходит к одному признанию, а быть может, к одной мистификации Эдгара По – я имею в виду его маленькое эссе – «Философия творчества (композиции)».

Эдгар По…

Таким каким его бессмертие открыло
Слепит поэт чей меч сверкает обнажен
Свой век испуганный тем что не пошел он
Как властно в голосе нездешнем смерть царила

Злобней чем гидра встарь песок когтями рыла
Когда архангел речь влагал в уста племен
Пред ним простерлась чернь кем за нектар сочтен
Настой нацеженный в бесславное творило

Смесь праха и небес враждебных ей о гнев
Пусть мысль из них создать не сможет барельеф
Который бы вокруг гробницы По обвился

Обломок царственный забвенных катастроф
Покойся о гранит чтоб о тебя разбился
Грядущий рой кощунств летя сквозь мрак годов.

Безумец, алкоголик, наркоман, создавший целую связку новых жанров искусства; несчастный и непризнанный страдалец, со дна жизни разоблачавший обещания демократов; визионер, положивший логику в основу эстетики; ретроград, сделавший крупнейшие открытия в психологии; мистик, создавший научную фантастику и проникший в недра человеческого сознания; искатель порядка и доказательств, интересующийся чудом; исследователь бытия, ищущий способы ухода от действительности; первый прóклятый поэт…

Как все взыскующие жизни духа, способные приоткрыть покрывало Майи над собственной душой, певец грезы был закоренелым пессимистом: «Мысли мои никогда не были отрадными», – признается он в «Беренике». Человек должен страшиться жизни – этот мотив затем повторит его первый ученик в «Совах». В «Вороне», этом до сих пор не превзойденном шедевре, происходит непрерывное нагнетание драматизма со все большей утратой надежды.

Поэзия муки и боли – вне пространства, вне времени, вне вещности, вне плоти…

Встал я: «Демон ты иль птица, но пора нам распроститься,
Тварь бесстыдная и злая, состраданья ты чужда.
Я тебя, пророка злого, своего лишаю крова,
Пусть один я буду снова, – прочь, исчезни без следа!
Вынь свой клюв из раны сердца, сгинь навеки без следа!»
    Ворон крикнул: «Никогда!»

Вслед за немецкими романтиками Эдгар По восстает против абсурда действительности, открещивается от нее уходом в грезы внутреннего мира, отделяет Поэзию-Красоту от правды-лицемерия.

«Реальность мира была для меня только видимостью, тогда как дикие вымыслы моего воображения сделались, наоборот, не только содержанием моей повседневной жизни, но и самой всеобъемлющей сущностью ее».