Проклятые поэты

Вы, наверно, знаете, что одной из утопических мыслей Малларме была утопия Книги (слово «утопия» я применяю в поясненном мною смысле: не как будущее идеальное царство, а у-топос, то есть несуществующее место, как действующая в нас структура, которую наглядно представить нельзя, в этом смысле ее нигде нет, но действует она весьма реально). Ну и, конечно, сразу же возникают ассоциации: «искусство ради искусства», «отрыв от реальной жизни», «кабинетный червь» и т. д. И в от Малларме, одержимый этой утопией, сказал, что мир создан для того, чтобы завершиться хорошей Книгой. Повторяю: мир создан для того, чтобы завершиться, или резюмироваться, хорошей Книгой. Абсурд? Ну, ясно, что здесь имеется в виду. Конечно, мир завершается или жизнь завершается и срабатывает – как реальность – посредством существования внутри нее формы. В данном случае называемой «Книгой», хорошей Книгой, или хорошей формой, или хорошей структурой. То есть что-то в самом мире, в истинном, полном, завершенном виде, срабатывает посредством Книги. И в этом смысле можно сказать, для понимающих или чувствующих ту же самую проблему, что мы вообще не можем понимать мысли, если до понимания, до восприятия этих мыслей реально не испытывали сами чего-нибудь подобного. Мы ведь понимаем только те мысли, которые сами рождаем, даже если эти мысли называются мыслями другого человека; и в этом смысле, наверно, проблемы плагиата не существует: украсть мысль невозможно (это то же самое, что украсть чувство); все равно, даже если она есть, ты из себя ее должен рождать, и, когда родил, не имеет значения, что она кем-то думалась, то есть не имеет значения филологически или исторически сравнивать мысль и говорить, что вот это говорил Августин Блаженный или говорил Платон и т. д. и т. д., – это все пустые вопросы пустой учености. Еще Уильям Блейк говорил, что у него нет времени сравнивать мысли, его дело – творить. Под «сравнением мыслей» он имел в виду, что если что-то подумал, то тут же узнавать, а не говорил ли этого кто-нибудь другой раньше.

Формула Малларме «Книга вмещает всё», помимо прочего, обобщала гомеровскую сентенцию о богах, ткущих невзгоды, дабы будущим поколениям было что воспевать. «Книгу» здесь следует понимать расширительно, ибо оправданием жизни может быть сочинение единственного стихотворения! В этой точке Малларме стыкуется с Уитменом, противопоставлявшим райский сад стихотворения жалкой хронике жизни…

Малларме фетишизировал и мистицизировал литературу, придав ей демиургический смысл, в поэзии же видел глубочайший и единственный предмет. В его творчестве нелегко найти литературно-поэтические реминисценции, хотя сквозь прозрачный флер собственной исключительности можно разглядеть фантастические импровизации Вилье де Лиль-Адана, следы эстетики Эдгара По и Бодлера, парнасское стремление к идеалу.