Три десятка лет Малларме лелеял мечты о некоей – с прописной буквы – Книге, которая бы вобрала в себя исчерпывающее «орфическое объяснение Земли». Ему понадобилась «долготерпеливость алхимика», чтобы из года в год делать заготовки к ней в надежде явить однажды в плотном кружеве строк конечное средоточие всех бесконечностей, последнюю разгадку вселенских загадок.
«Неслыханная чистота» и окрыленное совершенство чудо-книги Малларме, причисленной им без малейших скидок к разряду иеракратических ценностей, предполагали решительное устранение из нее всего телесно-приземленного, преходяще-случайного, будь то житейские будни, текущая история или попросту обстоятельства личного порядка, какими так или иначе вскармливается лирическая исповедь.
Мераб Мамардашвили: