Проклятые поэты

Я всегда желал и искал чего-то иного с многотерпением алхимика, готового принести в жертву и свою гордыню, и людское признание, сжечь их, как, бывало, алхимики сжигали не то что мебель, но и стропила собственного дома, дабы раздуть огонь в очаге Великого Деяния. О чем речь? – это трудно выразить: о книге, просто-напросто о книге, состоящей из множества томов, о самой доподлинной книге, где все продумано и выстроено, а не о каком-то собрании случайных, пусть даже прекрасных, плодов внезапного вдохновения… Скажу больше: я мечтаю о Книге, единственной на свете, по моему убеждению; ее и никакую другую пытался создать, сам того не зная, каждый, кто брал в руки перо, не исключая Гениев. Она – орфическое истолкование Земли, в коем только и заключается подлинное призвание поэта и высшее предназначение литературного действа: в подобной книге всё – от ритма, безличного и живого, вплоть до нумерации страниц – должно соотноситься с требованием этой мечты, или Оды.

Созревшее во мне убеждение (которое мне то ставят в заслугу, а то в упрек, хотя я готов отстаивать его наряду с другими, здесь высказанными), краткое исповедание моей веры состоят в том, что все в мире существует для того, чтобы завершиться некоей книгой.

Сирый среди сирых, я трепещу пред мыслью о достоинствах – а это прежде всего гениальность – потребных для создания подобного творения; но это не должно останавливать; пусть такое произведение не будет иметь авторской подписи – в глядимся, каково оно: это – хвалебная песнь, гармония и ликование, это – сущая, словно высвеченная молнией, связь всего со всем. Человек – он наделен даром Божественного зрения, ибо такая взаимосвязь, сама по себе сколь угодно прозрачная, обнаруживается, под его взглядом, лишь во взаимном сопряжении страниц.

Самарий Великовский: