Проклятые убийцы

Когда у неба открылась старая рана, и кровь закатом затопила горизонт, усталый Пустыня валялся в постели, удручённо созерцая зеркального брата-близнеца. Что-то ему подсказывало, что двигаться нужно совершенно в другую сторону. Пустыня выудил из носка таблетку, уже высохшую и уменьшившуюся в размерах, но её визуальный облик не помог парню составить какие-либо характеристики. Пришлось затолкать её обратно, дожидаясь случая, когда находка придётся кстати.

А кстати она пришлась очень скоро.

– Добрый вечер, Пустыня. Как вы себя чувствуете? – спросил неизвестно как материализовавшийся Психолог.

– Мои волосы состригло Жиголо, – равнодушно отозвался Пустыня.

– Вы снова слышали голоса? – спросил Психолог, занося его ответы в бланк.

– Мои волосы состригло Жиголо, – повторил Пустыня.

– Вы опять видели их? – обречённо вздохнул Психолог.

– Мои волосы…

– Да что вы всё заладили про этого Жиголо, похотливый извращенец! – не выдержал Психолог, которому надоело чёркать «см выше».

Его вспышка агрессии отрезвила Пустыню, и то, что находилось под бровями, захлопало, словно спросонья.

– Откуда вы здесь взялись? – ясно произнёс он.

– Дорогой Пустыня, я работаю здесь, – накрыл его пясть своей ладонью Психолог.

– А что здесь делаю я? – недоумённо уставился Пустыня.

– А вы здесь лечитесь, – с подчёркнуто вежливой и даже снисходительной интонацией ответил Психолог.

– Эти таблетки… – приложил пальцы к губам Пустыня. – Это ваших рук дело? – догадался он, вынимая из своего тайника белую горошину. В ответ Психолог бросил такой ядовитый взгляд, что Пустыня сжался под ним, словно яички на холоде.

– Дорогой Пустыня, кто вам разрешал пропускать приём лекарств? – придвинулся холод.

– Это не мои. Это Мамины, – поспешил развеять недомолвки Пустыня.

– Никакой. Мамы. Здесь. Нет, – раздражённо процедил Психолог, нажимая на каждое слово.

– Но я ведь разговариваю с ним. Я вижу его, – простодушно возразил Пустыня.

– У вас шизофрения, – закипал Психолог. – И вы находитесь в психиатрической больнице!

– Нет. Я свободен. Я живу в квартире со своими убийцами, – помотал остриженной головой Пустыня.

Разумеется, со стороны это звучало как бред, но это не было бредом.

– В таком случае ответьте мне на один изобличающий вопрос: где ваш телефон, Пустыня? – ухмыльнулся Психолог.

Гитарист похлопал себя по карманам – и правда, мобильника у него не оказалось.

– Не знаю. Видимо, запропастился где-то, – отмахнулся он.

– А по-моему, у вас куда-то запропастился здравый смысл, – навис над ним Психолог так, что у Пустыни сердце уползло в пятки, словно лифт.

– Почему всё так запутано? Где реальность? – задрожал он, позволив дать себе слабину.

Порой лучше обнажить сокровенный эмоции, даже если собеседник относится к тебе с пренебрежением. Или со злостью. Или с великим трепетом.

– Вам пора научиться отличать свои иллюзии от правды, – строго изрёк Психолог.

– Уходите! Вы стремитесь запутать меня ещё сильнее! Сбить с толку. Исказить восприятие. Прочь! – внезапно сорвался Пустыня.

Но сорвался он из-за страха, который холодной водой, какой море обволакивает стопы по ранним утрам, облизывал внутренности. Парень уже не соображал, сколько дней назад он получил письмо (казалось, что с тех пор минул как минимум месяц), кто играет в его ворота, а кто с ним заодно. Зато он чётко уяснил одну вещь: если нужно помочь человеку, его стоит оставить в покое.

– Что ж, мы поговорим, когда вы будете готовы к конструктивной беседе, – поднялся Психолог, прикрепляя ручку к воротничку.

Если верить его заключению, то отныне они никогда не будут разговаривать.

Дупло

А мне в смятении кошмара пребывать:

Когда ложусь один – могилою кровать

– Стефан Малларме

Анубис поклонялся Калигуле, словно кошке в Египте. Он опекал совершеннолетнее дитяти. Хороводился вокруг него и исполнял любые прихоти. Пока Калигула мочился, Анубис насвистывал и охранял императора от заговорщиков, которые могли застать того врасплох, воспользоваться моментом и причинить вред. За горой мускулов Калигула, видимо, чувствовал себя, словно в матушкином чреве. Наверняка повелитель считал Анубиса своим оружием, секретным инструментом. Руководствовался той логикой, что особенно сильного игрока нужно включать в свою команду, дабы не оказаться с ним нос к носу. Точнее, нос ко лбу. Анубис был выше Калигулы, но только в том случае, если император не надевал обувь на каблуке. Да и рулон причёски делал его визуально выше.

В общем, жизнь текла своим чередом, но глубина временной реки всё сгущалась, наливалась чернотой. В квартире появился душок подавленности, да такой, что даже Карл Маркс оказался бы бессилен. Особенно расстроенным выглядел Пустыня. После того как Жиголо взяло в руки ножницы, на нём совершенно не было лица.

– Ты в порядке? – подсел к Пустыне Анубис.

– Нет, – скупо буркнул тот.

– Хочешь конфету? – предложил Анубис.

– Нет, – так же скучающе ответил Пустыня.