Проклятые убийцы

– Но… – Если бы аналитики нуждались в образце отчаяния, то непременно зафиксировали бы портрет Пустыни. – Нужно ведь покидать зону комфорта, – робко добавил он.

– Ты чокнулся, что ли? – палец Сальери взбил висок, словно миксером. – Кто в здравом уме вылезет из-под пледа и выкарабкается на мокрый асфальт? Кто предпочтёт дубеть на колючем ветру?

– Эх, всё с тобой понятно, – бросил удочку Пустыня. – Если в скором времени прольётся кровь, то только потому, что кому-то было лень оторвать задницу от кресла, а губы от кружки, – просквозил упрёк в его голосе.

– Прекращай болтать загадками, – удивительно безмятежно пошевелился Сальери, словно вздрагивающий пудинг.

Сальери был очень страшным человеком. Утрата вдохновения расстраивала его сильнее смерти близкого человека. Драма собственной жизни трогала его больше судьбы невинных жертв. Он видел только себя. Он ценил только книги и свои фантазии. Писатель, отключённый от мира. Писатель, лишённый социума. Писатель, утонувший в своём графоманстве.

– Что ж, бывай, – попрощался Пустыня с глазами смиренной, но затравленной собаки.

– Угу, – буркнул Сальери, углубляясь в слова.

Выбор

Мечта не терпит краха

– Поль Верлен

Он приставал к каждому, и все как один отказались себя спасать. «Прогулка на людях» накрылась медным тазом. Тазом с белёсым от химических средств дном. Теоретически Пустыня мог подождать, пока прояснится небесная рожа, но практически – ждать не мог. Жить в неведении – пытка похлеще голода. Парень предчувствовал, что затишье подходило к концу, и буря, её пьяный браслет смерча, уже приближались к их скромному Канзасу. Теперь Пустыня будет действовать, как плохой мальчик. Как очень злой коп.

Если представить сострадание, совесть и страх ртами, то их занимали кляпы. Если ртами представить решительность и твёрдость намерения, то они вопили громче полицейских сирен.

Единственное, что оставалось Пустыне, это выбрать способ убийства и ассистента для этого рискованного эксперимента. Кого он жалел меньше всего? Калигулу? Но что, если он не сможет его прикончить? Тогда парень поплатится и навсегда потеряет безопасность среди сухопутных акул. Нападать на Анубиса было ещё неразумней, поскольку тот обладал созданным для поединков телом, да и нежность не позволила бы поднять на доброго паренька руку. Если пользоваться логикой, то самым бесполезным являлся Мама. Их безобидная тупая зверюшка. Его уход никак не отразится на внешнем мире. Но парень выглядел таким невинным, что жалость натягивала на Пустыню смирительную рубашку. Может быть, расквитаться с Жиголо за неудачную стрижку? Или отнять жизнь у Сальери? В первом случае мотив оказался более увесистым, и весы Фемиды потеряли равновесие. Бедное Жиголо.

Но как укокошить собрата? Истыкать его грудь кухонным ножом так, чтобы кожа окрасилась в такой же цвет, в какой лакмус окрашивается в кислотной среде? Пустыня отверг эту идею, поскольку работка выдастся пыльная, да и слишком зверская. Следом за ней он рассмотрел мысль об удушье. Впиться в его жирафью шею бинтом и подождать, пока тело кончит сопротивляться – не самая сложная задача, но больно она ненадёжная. Жертва может перестать дышать, но ещё не умереть. К лекарствам Пустыня сразу решил не прикасаться, поскольку не был мастаком в расчёте дозировки. Может быть, выкинуть Жиголо из окна? Не выйдет – на окнах арматура. Пустыня долго просматривал убойный каталог и заключил, что идея с ножом не так уж и плоха.

От возбуждения покалывало в конечностях, а голова превращалась в юлу, которую заводил карапуз в памперсе и с бульдожьими складками. Парень незаметно проник в кухню, стянул нож и полязгал им о точильный брусок. Быстро скрылся у себя и замер, чтобы угомонить жар азарта. Казалось, что его организм накачали адреналином. Пустыня знал, что этой ночью, когда все будут видеть десятый, а то и одиннадцатый сон, он прокрадётся к Жиголо, нависнет над его кроватью и сотворит из его груди сито. Решето. Но для начала парню необходимо потренироваться. Набить руку.

Бедная подушка. Пустыня с размаху воткнул в неё нож, и тот с глухим стуком увяз в мягком синтепоне. Вырвал нож и вновь воткнул его в наволочку. Подушка прикольно жамкала, дразня и заигрывая, и у Пустыни в буквальном смысле просыпался волчий аппетит. Он был готов к охоте, словно зубрила к контроше по математике.