Проклятые вечностью (СИ)

– Неповиновение! – скрипя зубами, произнес охотник. Самый страшный грех для ангела – это ослушаться воли Господа. Ван Хелсинг это знал: знал, что именно неповиновение было истинным корнем всех его бед, именно поэтому его отлучили от небес, лишив памяти и прошлого, но пришло время расставить все на свои места. Пускай Гэбриэл стал смертным, но в нем живет ангельский дух – это была единственная ипостась, которую он желал принять. Выбор был сделан, карты розданы, осталось разыграть партию.

– Пусть так, – сверкнул глазами серафим, – проходи! Интересно узнать, о чем же жалеет сын самого Люцифера, сына утренней зари.

Отступать было поздно, да и некуда. Раскаивался ли Дракула в реках крови, что пролил он в смертной жизни и бессмертии? Нет! Раскаивался ли он в том, что обрек на адские муки сотни душ обращенных им вампиров? Нет! Раскаивался ли он в том, что посвятил вечность мести, желая искоренить собственный род? Нет! Жалел ли он о жизни, полной похоти и разврата? О гневе, захлестнувшем душу? О тщеславии, затопившем его в океане порока? Нет! За века он совершил столько грехов, что счет им был давно потерян, и все же, он должен был покаяться. Взглянув на Анну, отказавшуюся от своего прошлого ради того, чтобы быть с ним, он понял, что должен ответить ей не меньшей жертвой. Не потому, что должен оплатить долг; не потому, что это было правильно, а потому, что этот выбор сделало его сердце. Прелесть прошлого в том, что оно остается в прошлом. Нельзя позволять ему врываться в настоящее, отравляя разум. Пришло время его отпустить! Навсегда! Отныне и во веки веков прошлое станет для него лишь воспоминанием, а не смыслом существования.

– Я каюсь в кровосмесительной связи, что породила вековую войну, разрушившую мою семью! – произнес граф, поймав на себе не верящий взгляд охотника. Гэбриэл готов был услышать что угодно, но не это! Видимо, его удивление было столь сильно, что не ускользнуло от Селин, метнувшей в его сторону разгневанный взор.

– Ты готов отпустить Изабеллу? – не сдержавшись, произнес Ван Хелсинг.

– Я отпускаю Изабеллу! – становясь подле Анны, произнес вампир. – Пусть ее душа покоится с миром, найдя пристанище в лучшем из миров.

– Ваш путь лежит сквозь долину скорби, на вершину горы Благочестия. Там, если Создателю будет угодно, вы сумеете найти выход и вернетесь к отправной точке вашего путешествия, – вослед им проговорил Адониэль, закрывая за ними врата.

***

Дорога в Ватикан пролегала сквозь сосновые леса, усыпавшие отроги Трансильванских Альп. Узкая горная тропа, змейкой огибающая хребты, то спускалась в низины, сокрытые белесым туманом, то взмывала к облакам, открывая вид на далекую и пустынную равнину и расстилающуюся у подножия деревушку, издалека казавшуюся обителью покоя.

Укрытые снежными шапками крыши серебрились в ночи, создавая поистине волшебную атмосферу; лунная дорожка, отражаясь от ледяного наста, поднималась в небеса, заставляя вспомнить легенды о рождении древних богов. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставляющее затаить дыхание в предвкушении чего-то необычного. Кое-где из окон пробивалось мерцающее свечение огня, ставшее для уставшего путника маяком, влекущим его в эту сказочную страну, не имеющую никакого отношения к разворачивающейся вокруг нее бойне.

С каждым шагом Карл все больше задумывался о мягкой кровати, вкусной снеди и горячей ванне в придорожной гостинице, чувствуя, как от сладостного предвкушения во рту скапливается слюна. Какого же было удивление послушника, когда у таверны его не встретил мальчишка-конюший и куча детворы, ожидавшей уставших путников в надежде заполучить несколько медяков. В тот же миг душу обуяли дурные предчувствия, завладевшие всем его существом. Вооружившись серебряными кольями, мужчина с опаской проник внутрь трактира. Покосившаяся дверь предательски скрипнула, впуская в помещение ветер, закруживший в безумном танце сухие листья и снежинки, угрожающе хлопая калиткой. Вскоре глаза привыкли к мраку, царившему вокруг, и Карл, спотыкаясь о перевернутую мебель, все же смог найти огарок свечи, вспыхнувший во тьме, как предвестник грядущей катастрофы.

– Матерь Божья, – прохрипел послушник, дрожащей рукой поднимая свечу. От охватившего его страха, казалось, заледенела даже душа, кровь застыла в венах, а сердце остановилось, разбившись о каменный пол. Карл помнил эту деревеньку: они с Ван Хелсингом останавливались здесь по пути в Васерию. Он помнил сердобольную тучную хозяйку, угощавшую их крепким элем; помнил ее дочку тринадцати лет, сновавшую с огромным подносом между столами, разнося тушеные овощи и запечённое мясо; помнил завсегдатаев этого местечка, по вечерам приходящих сюда, чтобы обсудить последние новости. Каждое лицо казалось ему удивительно знакомым и даже близким, а теперь все они замертво лежали перед ним, глядя на него мертвыми глазами, в которых застыл неописуемый ужас.