Сказать, что Флавий стал бледен лицом — это ничего не сказать. Со стороны могло показаться, что даже вечный иудейский загар потерял свой цвет, и даже природная смуглость, свойственная уроженцам этих мест, выцвела до серого оттенка. Он попытался было что-то сказать, но только лишь несколько раз открыл и закрыл рот, как оставшаяся без воды рыба.
— Я слышал о твоем соперничестве с Иохананом Гискальским — вы старались оспорить первенство друг друга и готовы были совершить любой поступок — геройский или подлый — чтобы стать единоличным лидером движения. Ведь тогда ты не боролся с канаим?
И продолжил, не дожидаясь ответа и не обращая внимания на то, что Флавий, потерявший дар речи, из бледного становится красным.
— Мне рассказывали о тебе, как об одном из вождей восстания. Как о достойнейшем из достойнейших. Как о человеке, речи которого подвигают других на подвиги. Так было до Иотапаты, так было в Иотапате. Я знаю, что ты сражался до тех пор, пока мог. Я знаю, какой выбор ты сделал в минах под крепостью. И я понимаю твой выбор…
Иегуда поднял глаза на бен Маттиаху, и посмотрел на того с неожиданным сожалением во взгляде — так глядят на неразумного ребенка.