Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Иди-иди, пока добром прошу, и не вздумай артачиться, – для пущей важности странный незнакомец погрозил своим монашьим посохом, конец которого был увенчан, как копье, острым железным наконечником, затем глянул на толпившихся вокруг него кромешников и бросил клич:

– Тот, кто совладает с этим молодцем, нынче же займет Никиты место.

– Ах ты, пень трухлявый, ишь чего удумал, чтобы я твоей потехи ради дрался, – возмутился атаман. – Любишь посмотреть, как люди умирают? Добро, сейчас глянем, как ты запоешь, когда сам в лицо костлявой глянешь.

Недолго думая, Княжич поднял лук, за ним колчан, вынул из него последнюю стрелу и начал целиться в одетого монахом злыдня.

Всякое случалось видеть удалому казаку, нанося врагам удары: и яростную ненависть, и смертную тоску, но подобное он увидал впервые. Поначалу на лице чудного старика отразилось искреннее изумление, мол, как же так, в меня и вдруг стреляют. Потом его сменил не то что страх, а дикий ужас. Весь затрясшись, он бросил посох, припал к коню и закрыл голову руками.

– То-то же, паскуда, – злобно усмехнулся Ванька. – Впредь не станешь стравливать людей, как зверей, – и тут стоявший справа воин закрыл собою старика. Иван уже уразумел, что тот главный средь погромщиков, но что это государь всея Руси, у него и в мыслях не было.

Лик решившего пожертвовать собой телохранителя показался – Княжичу знакомым. Причем воспоминания, связанные с ним, не вызывали ненависти, скорей наоборот.

Тем временем другой охранник ухватился за пищаль. Следуя суровому закону боя: первым бей того, кто более опасен, Ванька выбрал именно его. Свист стрелы и грохот выстрела слились воедино. То ли в спешке, то ли от великого волнения Воротынский промахнулся. Тонко взвизгнув над кучерявой казачьей головой, пуля канула в небесной синеве. Зато Иванова стрела-игла попала точно в цель. Едва не сбив скуфью с обомлевшего от страха государя, она вонзилась в грудь Воротынскому. Михайло вскрикнул, привстал на стременах и повалился с седла. На подворье наступила гробовая тишина. Галдевшие опричники умолкли, разинув рты, они уставились на Княжича. Да как же он посмел в помазанника божьего целить, наверняка, такого святотатца господь сейчас небесным громом пришибет. Но гром не грянул, вместо грома зазвучал звериный рев Ивана Васильевича:

– Что стоите, олухи, хватайте супостата. Живьем христопродавца мне доставьте, я сам его убью.

Несмотря на свою трусость, грозный царь умел переносить удары судьбы-злодейки. Открыв глаза и увидев на снегу пронзенного стрелою Воротынского, он сразу понял, что опасность миновала, и тут же вновь обрел утраченное было величие.

Ванька, в свой черед, жутко разозлился на его слова. «Ах ты, сволочь, нашел христопродавца. На себя, черт козломордый, посмотри, от тебя, наверняка, не то что люди, кони шарахаются. Ишь, чего удумал, Ваньку Княжича живьем схватить. Да не бывать вовек такому», – подумал он, впадая в привычную расчетливую волчью ярость.

Как только большинство царевых стражников бросились в терем ловить ослушника, им почему-то даже в голову не пришло, что станичник может запросто с крыши сигануть. Княжич сунул пальцы в рот и издал заливистый разбойный свист. Лебедь сразу же откликнулся на зов хозяина. Выбежав из конюшни, он стал пред Ванькою, как лист перед травой. Иван умело прыгнул – прямиком в седло –сначала ноги вместе, а затем уж в стремена. Царь да Трубецкой испуганно попятились, но лихой разбойник даже не взглянул на них – недосуг с убогими возиться, от больших ворот уже бежали с копьями наперевес стоявшие в заслоне воины. Один из них, наверно, самый храбрый иль дурной, хотя одно другому не мешает, далеко опередив остальных, подскочил к Ивану и попытался поддеть его на пику. Отбив стальное жало голою рукой, Ванька крепко ухватился за древко, свалил кромешника ударом сапога, играючи крутнул копьем да пригвоздил несчастного к земле. Лебедь в ловкости не уступил своему лихому седоку. Взвившись на дыбы, он круто развернулся и почти что без разбега прыгнул через частокол.

Глядя на все это, царь растерянно промолвил, обращаясь к Трубецкому:

– Не может смертный человек таким неодолимым быть.

Вид всадника на белом коне, сразившего, пускай не змея, а лишь его охранника, поверг Ивана Васильевича в суеверный страх – наверное, господь моим молитвам внял да прислал Егория Победоносца в помощь, а я, грешный, не признал угодника святого.

Однако верный Митька развеял государевы сомнения.

– Да нет, надежа-государь, это Ванька Княжич, казачий атаман. Я лишь теперь его признал, – слукавил Трубецкой. – Тот самый, что лазутчиком в шляхетский стан ходил и польского полковника взял в плен, а потом со своим полком гусар опрокинул. Казачий полк-то Новосильцев набирал. Вот, видать, Иван по старой дружб, и гостил в его имении, – про явление хоперцев в кремль юный князь благоразумно умолчал.

В это время за частоколом ударили выстрелы, судя по всему, станичник прорвался через выставленное Одоевским оцепление. Глядя на понуренные головы обступивших его слуг, царь участливо изрек: