– Брошусь вон на тех, что по следу моему идут, их чуть меньше полусотни, на одного с лихвою хватит. Ну а как меня убьют, все само собой уляжется. Нет мятежника, стало быть, и мятежа казачьего нету. По крайней мере, из имения эти сволочи уйдут. Делать им там станет нечего. Все, что можно было стащить, уже разграблено. А там Митька подоспеет, Аришку с Андрейкой заберет. Разгуляй, он истинный казак и добрый малый, не оставит сына друга на произвол судьбы.
Смерти Княжич не боялся никогда, а теперь, после гибели Елены, и подавно. Смущало душу воина православного лишь одно – не сочтет ли бог его деянье за самоубийство, которое, как всем известно, тяжкий грех. Однако, поразмыслив, он махнул рукой на все свои сомнения. Ну и пусть, Еленка ради любви нашей геенны огненной не убоялась, вот и будем вместе перед господом ответ держать.
Широко перекрестившись, Иван с мольбою попросил, глядя на небо:
– Господи, не разлучай меня с любимой, а уж где нам быть, в раю иль преисподней, – тебе решать.
Преследовавшим – Княжича отрядом теперь начальствовал другой помощник Одоевского, его левая рука. Он не был столь бесстрашен, как Афонька Рубленный, но был умней своих погибших предводителей обоих вместе взятых. А потому, увидев, что казак вернулся и, вынув саблю, мчится им наперерез, приказал:
– В бой с ним не вступать, супостат, похоже, напрочь обезумел. Как подъедет – бейте по коню, а самого разбойника берите на арканы.
И на этот раз не принял бог лихого атамана. Видать, и он запутался в Ванькиных с Еленкою делах, а потому решил – пускай-ка поживет да пострадает за веру праведную, заодно своей подруженьке прощение заслужит, негоже отдавать такую умницу-красавицу черту на потребу.
Когда Иван приблизился к преследователям, те, замест того, чтоб окружить и порубить его, осадили лошадей да вдарили, кто с лука, кто с пищали. Пронзенный более, чем десятком пуль и стрел, Лебедь рухнул на зеленый лед. Княжич, кувыркнувшись через голову, пролетел еще саженей десять. Зашибся он довольно крепко, но шеи не свернул, даже руки-ноги уцелели. Только встать ему уже не довелось. Как только Ванька приподнялся, рассекая воздух свистнули арканы – один, другой и третий.
– Слава богу, повязали казачка, – облегченно вздохнул один из царских воинов, видимо, начальник, и с радостной усмешкою добавил: – Тащите, братцы, душегуба к государю на расправу.
Волочась уже по жесткому, шершавому снегу, Иван услышал где-то позади одинокий выстрел.
– Это кто там без толку палит? – окрысился строгий предводитель.
– Да это я коня его добил, – виновато пояснил подъехавший к нему боец. – Живого места на нем нет, а все не помирает, даже ползти пытался вслед за нами. Вот я и сжалился. Уж шибко животина славная.
– Ты бы лучше седока пожалел. Ему сейчас такое предстоит, что в самом страшном сне не увидишь. Интересно, как царь казнить его прикажет, – засмеялся старшой.
«Вот и Лебедя нет», – подумал Княжич и закрыл глаза. Смотреть на белый свет просто не было сил. Пыток Ванька не боялся, в душе была такая боль, что ни с какой телесной мукой не сравнится.
Иван Васильевич по-прежнему стоял посреди двора, теперь уж в гордом одиночестве. Десятка три бойцов, что остались охранять его, топтались поодаль, не смея глаз поднять на повелителя.
– Кутерьма какая-то, – сердито размышлял государь. – Все вроде бы по Васькину навету получается – и лазутчица шляхетская, и казак, а Новосильцева-то нету. И станичников всего лишь трое. Конечно, Митька отродясь был с придурью, не от мира сего, но даже он всего с тремя сподручными не стал бы заговор затевать. В это время на крыльцо из терема вышел Трубецкой.
– Ну что, споймал отступника? – рыкнул царь.
– Нет, надежа-государь, что-то тут нечисто. Здесь и духу Новосильцева нет. В покоях княжеских одни лишь бабьи наряды валяются да дитячья колыбель стоит.
– Сам вижу, но не мог же он сквозь землю провалиться, – уже более спокойно пробурчал Иван Васильевич. В этот миг в воротах показались воины Одоевского. Увидав, что они тащат на арканах казака, царь радостно воскликнул: – Сейчас узнаем, что к чему.
Он никак не ожидал такой удачи, поэтому подумал про себя: «Ох и наградил господь народишком, только плаху с петлею уважают. Ишь, как карой смертной припугнул, так и черта сподобились поймать.
– Догнали? – коротко спросил Иван Васильевич начальника отряда.
Тот довольно ухмыльнулся и уже собрался было приврать, что лишь благодаря его геройству да проворности удалось настигнуть беглеца, однако вовремя одумался. Опричники Грязного-то все видели, тут же уличат во лжи, а потому, пожав плечами, недоуменно вымолвил:
– Его и догонять не пришлось. Совсем какой-то бешеный варнак попался. Уже до лесу доскакал, а потом назад поворотил да сам на нас накинулся. Ну, а тут уж мы не оплошали.
– Молодец, что не врешь. Будь пока заместо Никиты, дальше поглядим. Ты, я вижу, парень, не дурак, правильно уразумел – награда то ли будет, то ли нет, а за обман наверняка царь снимет голову, – благосклонно изрек государь и тут же деловито осведомился: – А с чего он возвернутьсято решил?