– Что орешь-то, я, чай, не глухой. Подумать можно, будто ты разбойника стреножил, – осадил царь выскочку. Похлопав Трубецкого по плечу, он распорядился: – Возьми себе на память о том, как помазанника божьего своей грудью от злодея прикрыл, – и украдкой глянул на Ивана. Для такого удальца оружье потерять – большая утрата, да и мало кто сумеет сохранить душевное спокойствие, когда при нем, еще живом, его добром распоряжаются. Однако Княжич даже бровью не повел, хотя оружие, особенно кинжал, было жутко жаль.
– Что умолк-то, али совесть мучает, что столь народу понапрасну загубил? – строго вопросил Иван Васильевич, но тут же снисходительно добавил: – Ладно, Ваську я тебе прощаю, как виновника всех твоих бед. Это ж он, смердящий пес, донес, мол, князь Дмитрий на лазутчице шляхетской оженился, да по наущению ее меня намерен извести. Вот я и приказал разворошить гнездо мятежника. А Митьки-то в живых уж нету, да и женушке его, красавице-полячке, судя по всему, не до заговоров было, коль дитя сподобилась родить. Только вот, хотелось бы узнать, чьего дитя – княжеского иль казачьего.
От таких известий Ванька еле удержался на ногах. Получалось, царь-то тут почти что ни при чем, всему виной удавленный им нелюдь, который все-таки проведал про их приезд в Москву. Сразу вспомнились слова Мурашкина: «Погоди, вот Васька Грязной про вас узнает, он такого государю наплетет, что мой навет сущей безделицей покажется».
Утешенье было лишь одно – Еленкин погубитель убит, значит, можно спокойно помереть. Но тут он вспомнил про Андрейку. «А как же сын? Не зря Ирод речь о нем завел. Хорошо поищут, так найдут, и станут их с Аришкою пытать. Нет, помирать, похоже, рановато».
Углядев, как побледнел казак и даже пошатнулся, Иван Васильевич злорадно заключил: «Все, спекся молодец. Хотя иного и не следовало ждать от того, кто из-за девки так отчаялся».
Но не тут-то было. Блудливо ухмыльнувшись Иван беспечно заявил:
– Своего, надо полагать. Бабам в этом деле можно только позавидовать. У них сомнений не бывает – мой, не мой.
Царь аж сплюнул от досады. До чего ж достойно, сволочь, держится, даже жаль такого убивать, и неожиданно спросил:
– А как ты думаешь, зачем Васька Новосильцева оклеветал?
– Думаю, корысти ради. Седла да сабли, видно, мало показалось, княжью вотчину решил в награду получить, – язвительно ответил Ванька. Однако государь не осерчал, скорей, наоборот.
– Вот-вот, один наживы ради лжет своему царю, другой, того не лучше, стрелу в него пускает, а потом орут всем миром, мол, деспот государь и душегуб. А как прикажешь мне таким народом править, когда вы только плаху да петлю и уважаете? Отвечай, чего молчишь?
– Не знаю, – растерянно промолвил Княжич. Что-что, а уж давать советы властелину всея Руси он не намеревался.
– Вот и я не знаю, как с тобою быть. Христопродавца, что на помазанника божьего руку поднял, надлежит при всем честном народе страшной казнью казнить, чтоб другим такое неповадно было.
– Казнить меня ты можешь где и как угодно, но христопродавцем обзывать не моги. Царь всего лишь старший средь людей, но не бог, – ответил Ванька, смело глядя государю в лицо. Он решил, что речь о казни зашла не напрасно, и приготовился достойно принять смерть. Но, видимо, ошибся. Высокомерно усмехнувшись, Иван Васильевич доверительно сказал:
– Дурак ты, Ваня, да ежли б власть не богом мне была дана, я при таких-то подданных года бы не усидел на престоле Московском, – затем махнул рукой на Княжича и сварливо заключил: – Вот что, парень, недосуг мне тут с тобою прохлаждаться, в златоглавую надо поспешать. Там тоже те еще сподвижнички державой властвовать остались, а потому поедешь со мною на Москву. За твои грехи, – кивнул царь на убитых, – честь особенная полагается. По такому удальцу, как ты, место лобное давно рыдает горькими слезами. Так что выбирай – твоя Елена там, за теремом лежит, можешь попрощаться с ней и даже схоронить дозволяю. Но тогда с тобой, таким лихим, придется половину стражи здесь оставить. А охранники мои, народец пакостливый, сразу же начнут по закоулкам шарить. Могут и еще чтонибудь или кого-нибудь найти. В противном случае – все тотчас уезжаем. Решай.
Новое царево испытание оказалось для Княжича самым тягостным. «Андрейка маленький совсем, наверняка расплачется, а эти гады непременно захотят забрать коней казачьих. Нет, надо поскорей их уводить отсюда», – подумал он.
Словно угадав его мысли, несколько погромщиков направились в конюшню и стали выводить Еленкиного Татарина да Игнатова с Никитой коней.
– Прости, Елена, и прощай, – прошептал Иван, прекрасно понимая, что выбор сделал совершенно правильный и что корить себя придется за него всю оставшуюся жизнь, до самой встречи их с любимой у берега синей реки.
– Говори, что решил, потом помолишься, – нетерпеливо рыкнул царь.
Еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, Ванька коротко ответил:
– Едем, государь.