Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Мне то неведомо. Ты об этом, государь, его спроси, – смиренно вымолвил счастливчик, кивнув на Княжича.

Иван Васильевич повернулся к пленнику и уже хотел распорядиться, чтоб охранники подняли казака, но тот сам ловко вскочил на ноги, несмотря на связанные руки, и отрешенным взором уставился в небесную синеву.

– Харю, сволочь воровская, поверни, с тобою государь всея Руси разговаривает, – взревел помазанник божий. Станичник покорился, но от его покорности царю сделалось не по себе. Дерзким, преисполненным разбойной лихостью взглядом на него смотрели карие, в зеленую искорку глаза, точь-в-точь такие же, какие были у Георгия Победоносца на иконе в Коломенском монастыре. Иван Васильевич аж вздрогнул и невпопад спросил: – Где Митька Новосильцев?

– На погосте лежит, как и положено усопшему.

– Так он что, помер?

– Да уж скоро год, как от ран скончался, тех, что за отечество и веру, а к ним в придачу батюшку-царя на войне от шляхты получил, – с явною издевкою сказал Иван.

– А ты кто будешь?

На сей вопрос Ванька не ответил. Дернув скрученными за спиной руками, он вновь уставился своими пестрыми очами куда-то вдаль, давая тем понять, что связанным не станет дальше говорить.

– А ну-ка развяжи его, – распорядился чуть ошалевший от подобной наглости надежа-государь.

– Надо ли, уж шибко он отчаянный, – попытался возразить новоиспеченный начальник царской стражи.

– Сам знаю, что отчаянный, а ты тогда зачем? Чтоб охранять меня иль даром хлеб мой жрать? – язвительно спросил Иван Васильевич.

С царями спорить вовсе не положено, а уж, когда они правы, тем более. Начиная понимать, что повышение сулит ему не только выгоду, но и много новых, тягостных забот, преемник Одоевского тяжело вздохнул и, вынув нож, принялся кромсать веревки.

Государь тем временем с интересом разглядывал пленника. На первый взгляд, тот имел весьма плачевный вид. Аж посиневший от холода, с пробитой головой, в изорванной рубахе, сквозь которую виднелись многочисленные ссадины и раны, он, казалось, едва держался на ногах. Однако, как только путы слегка ослабли, израненный мятежник расправил плечи и бесстрашно заявил:

– Я казак.

– Вижу, что не инок, – усмехнулся государь. – Как звать, спрашиваю.

Гордо вскинув голову, станичник с вызовом изрек:

– Иван Княжич, первый есаул Хоперского полка войска вольного, казачьего.

– Что-то я не слышал про такое войско.

– Дай срок, еще услышишь.

Княжич явно дерзил, так с царем еще никто не разговаривал, но на то у атамана были свои причины. Ваньке просто не хотелось жить и, чтоб скорей прикончить всю эту канитель с расспросами-допросами, он был готов не только дерзить, но и послать властителя всея Руси куда подальше. Впрочем, царь уже уразумел, к чему стремится пленник. «Погибель ищет молодец, оттого и возвернулся. Интересно, с чего бы это, в его-то годы, – подумал он, но, вспомнив про полячку, сразу догадался что к чему. – Наверняка, из-за той девки, которая зарезалась. Что там Трубецкой-то про дитячью колыбель болтал? Похоже, казачок по старой дружбе не только в князя Дмитрия имении гостил, но и с вдовушкой его ребенка прижил. Так что, брат, не хорохорься, теперь не только тело, а и душа твоя в моих руках. Посмотрю, как ты, храбрец, запоешь, ежель я пащенка27 твово велю искать. В ногах валяться станешь у меня, просить пощады своему отродью», – от этих мыслей государь повеселел. Поэтому, когда один из Васькиных опричников, желая выслужиться, завопил, как оглашенный:

– Надежа-государь, дозволь мне супостата порешить. Этот гад Грязного убил, а теперя над тобою, солнцем нашим красным, насмехается, – он треснул нетопыря посохом по башке и шутливо пригрозил:

– Не смей встревать, когда я говорю, не то допросишься. Вот велю сейчас разбойнику сабельку вернуть да пущу его с тобой на поединок.

Затем, взглянув на Ваньку, насмешливо спросил:

– Так ты что, еще и Ваську, сукина кота, прикончить умудрился?

Княжич лишь пожал плечами, мол, я у псов твоих имен не спрашивал.

– А ну пойдем-ка, поглядим, что ты там понатворил, – позвал Иван Васильевич, увидев, как его кромешники складывают у крыльца тела убитых.

И вдоль уложенных рядком, не сказать, что невинно, но все же убиенных, двинулась довольно странная процессия. Впереди на вороном коне в сопровождении Трубецкого ехал царь, за ним, усилием воли превозмогая боль, гордо вышагивал Ванька, а далее с копьями наперевес да обнаженными клинками десятка три кромешников, готовых не то, что по приказу, по мановению мизинца государева растерзать ослушника.

Крайними лежали побитые на крыше. Иван Васильевич осмотрел десяток мертвецов, зарубленных лишь с одного удара, и сокрушенно покачал головой.

– Да, силен ты, парень, сабелькой махать. Затем остановил свой взгляд на Одоевском.

– А Никитка все же малость продержался, кабы не был дураком, сейчас не он, а ты б лежал на этом месте.

– Он, гад, в помойной яме бы валялся, ему там самое место, – злобно прошипел стоявший за спиной Ивана опричник, тот самый, который так спешил с ним расправиться, но государь даже не взглянул на злопыхателя.