Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Какая разница, ты слушай атамана и не перечь. Нака вот, – Ванька-старший вынул из кармана кошель и отдал его Гусицкому. – Приодень своих бойцов да оружье и коней им добудь. Завтра в полдень выступаем, успеешь?

– Коли есть приказ, то должен успеть, иначе какой я офицер.

– Вот, учись, как надобно распоряжения старших исполнять, – подмигнул Кольцо Максимке и обратился к остальным. – Спать пойду, а то от россказней хорунжего на девок тянет, а где их среди ночи взять.

По примеру атамана казаки стали устраиваться на ночлег, кто на лавке, кто прямо на полу. За столом остались только Княжич и Ян.

– Как ты в плен-то умудрился угодить? – спросил хоперский есаул.

– Да все через винище, будь оно неладно. Стоял я со своей хоругвью в деревеньке, вроде все спокойно было, к перемирию дело уже шло. День, другой стоим, а на третий перепились от безделья. Тут-то московиты и нагрянули средь ночи. Как в плен попал, я толком и не помню, очнулся уже в цепях.

– А дальше что?

– Да ничего особенного. На Москву пригнали с другими пленниками да в острог упрятали. Выкупать-то меня некому. Это твоего Адамовича через месяц уже освободили. Говорили, будто сродственники аж три тысячи червонцев заплатили за него. Кто-то, Ваня, на твоем геройстве крепко руки нагрел.

– Не кто-то, а сам первый воевода Петр Иванович Шуйский – этот не упустит своего, да и чужого тоже, – усмехнулся Ванька.

– Ну, а я отцу даже писать не стал, – вздохнул Гусицкий.

– Как он, кстати? – с сочувствием поинтересовался Княжич.

– Да вроде ничего. Перстень твой я продал, и угадай кому?

– Откуда же мне знать.

– Михаю Замойскому, начальнику гусар, которых вы впервые в бегство обратили, и даже деньги переслать успел. Так что мой старик теперь не голодает.

– А из острога как сюда попал? – потупя взор, спросил Иван. Услышав имя гусарского полковника, он сразу вспомнил про свою Елену.

– Вчера в узилище боярин заявился и бросил клич, мол, кто согласен воевать с татарами, тому надежа-государь свободу дарует. Ну, я и согласился. Почему бы, хоть и в православном, но все же христианском войске, с нехристями не повоевать. Все лучше, чем в тюрьме сидеть, для меня, по крайней мере. Я же с юных лет воюю. Кроме вас, еще и с турками да крымцами сражался. Со шведом тоже биться довелось.

Углядев страдание на Ванькином лице, Гусицкий поспешил наполнить чарки.

– Ты-то как? Вижу, весь израненный, печальный.

– Жену у меня, Ян, убили, верней, она сама зарезалась, чтоб псам царевым в лапы не попасть.

– Почему же так случилось? – от изумления хорунжий даже выронил чарку из рук, и по скатерти разлилось красное, как кровь, вино.

– Она литвинкою была, вот и нашелся гад, который мою Елену лазутчицей шляхетской объявил. Ну, а государь наш Грозный помешан на измене, со всей своею сворой на имение ее налетел, – все так же глядя в пол, чтоб Гусицкий не заметил слез в его глазах, сказал Иван и, в свою очередь, спросил: – Ты, случаем, полковника Озорчука не знал?

– Конечно, знал. Кто ж из стариков-солдат большого Яна не знает. На всю Речь Посполитую известный воин.

– Ну так вот Елена дочь его была.

– А ведь я с ней встречался, – припомнил Ян. – Редкая была красавица, глаз не оторвать.

– И вот теперь за то, что государь меня помиловал, я служить ему, погубителю жены моей, должен, – в отчаянии воскликнул Ванька. – Да лучше б он меня живого в землю закопал.

Ян вновь наполнил кружки. Подавая Княжичу вино, он задумчиво промолвил:

– Неблагодарное занятие в таких делах чего-либо советовать, но тебе я все же дам совет. Ты не за царя, а за отечество свое воюй.

– Это как?

– Да вот так. Просто для себя пойми, что царь – одно, а родина – совсем другое. Вот я, к примеру, разве королям служил. Да каких их только в Речи Посполитой не было. Ну ладно Август, тот хоть поляком был, а потом пошлопоехало. Сначала Генрих-француз на трон залез, да недолго усидел, сбежал, горемычный. Теперь вот мадьяра выбрали. У нас чрез это много славных офицеров из войска ушло – взять хотя бы тестя твоего. А я служу, потому как твердо знаю, солдата дело – отчизну защищать, а кто там власть на время прихватил, мне без разницы.

– Я тоже так думаю, – кивнул Иван.

– И правильно делаешь. Настоящий воин должен мыслить только так и никак иначе, – с превеликим убеждением в правоте своей заключил Гусицкий.

За разговорами друзья даже не заметили, как миновала ночь. Когда за окнами забрезжил еще поздний, мартовский рассвет, хорунжий встал из-за стола, при этом Ян был свеж, как будто и вовсе не пьянствовал. Видимо, у Митьки Разгуляя появился достойный собутыльник.

– Ну, мне пора. Дел шибко много, но до полудня непременно надобно успеть, не хочу твоего брата подводить. Иван, а вы и вправду родственники? Тот-то парень белокурый больше на тебя походил, хотя и с этим кой-какое сходство есть.

– Да нет, Кольцо покойного отца моего друг. Мы с ним просто побратимы – кровью на клинках в вечной дружбе поклялись, – ответил – Княжич, сам не зная почему, не очень-то уверенно.

ГЛАВА VI. ЕРМАКОВЫ ЛЕБЕДИ