Провожать покорителей Сибири вышла чуть ли не вся Москва. Грозный-царь распорядился в их честь звонить в колокола. Сам Иван Васильевич на проводы казаков, конечно, не пришел, зато явились Годунов, отец и сын Трубецкие, почти все думные бояре и даже Мурашкин. На лицах государственных мужей не было присущих им чванства или подленького ехидства. Пред истинным геройством любое чванство и любая подлость просто меркнут.
– Я заместо Глухова просился, но государь не отпустил, дескать, здесь шибко нужен, – с искренним огорчением сказал младший Трубецкой, прощаясь с Княжичем. Однако Ваньке было не до Митькиных переживаний, он печально смотрел на ревущих в голос стрелецких жен. «А меня теперь оплакать будет некому, – подумал есаул, и тут же мысленному взору его представилась Аришка с Андрейкой на руках. – Как же с ними быть? Может, всетаки заехать в имение, попрощаться», – засомневался был, Княжич.
Глянув на него, Кольцо тут же догадался, о чем переживает побратим.
– Вань, ты понапрасну себе душу не томи. Андрейка твой совсем еще младенец, все одно пока что ничего не понимает. Вот ежели назад живым вернешься, тогда и заберешь к себе сынка, – поучительно промолвил атаман и шаловливо подмигнул: – Вместе с нянькой.
– А ты откуда про Аришку знаешь? – удивился Ванька.
– Андрюха рассказал.
– Вот пустобрех, – ругнулся Княжич, розовея от смущения при воспоминании о том, как девушка прижала его раненую голову к своей груди.
– Да ты не красней, лучше погляди, какая справная жена у нашего нового сотника, – не унимался побратим.
Княжич оглянулся и увидел Машу. В отличие от прочих баб, она не выла, а лишь смущенно улыбалась да покорно кивала головой в ответ на наставления мужа. Своею статью и богатой шубой, Ванькиным подарком, Мария выделялась из толпы. Не мудрено, что атаман почтил ее своим вниманием.
– Поехали, нечего на чужих жен заглядываться, – сердито ответил есаул. При виде своей случайной полюбовницы он вдруг почуял угрызения совести.
Кольцо не стал с ним спорить. Пальнув из пистолета, посланец Ермака немного подождал, пока толпа утихнет, и провозгласил:
– С богом, братцы. Прощай, Святая Русь, благослови на подвиг сыновей своих.
Первыми двинулись казаки во главе с Разгуляем, который на правах хорунжего вез знамя Хоперского полка. За ними шляхтичи Гусицкого, благодаря стараниям Яна превратившиеся из оборванцев в воинов, ничем не уступающих станичникам. Потом пошел обоз, кроме саней с припасами да пушками, в нем была добротная повозка новоявленных наместников Сибири, благоразумно решивших не трястись в седле до самого Искера. Замыкали шествие стрельцы.
Атаман и есаул уходили последними. Когда Княжич уже вскочил в седло, за его спиной раздался знакомый женский голос:
– А со мной проститься не желаешь, Ванечка? Али позабыл свою целительницу?
– Да нет, не позабыл, просто мужа твоего не захотел злобить, он, похоже, шибко ревнивый, а тебе с ним еще жить да жить.
– Сколько жить кому – лишь богу ведомо. С коня-то хоть сойди, надобно поговорить кой о чем, – сказала Маша, с опаской глядя вслед уходящему Бегичу.
Как только Ванька спешился, она взяла его под руку и отвела подальше от опешивших от подобного бесстыдства баб.
– Муженек-то мой, действительно, не в духе. Ему про нас с тобой Демьян что-то нашептал, тот самый купеческий приказчик, которого ты из дому прогнал, они с ним давние приятели, – блудливо усмехнулась неверная жена. – Собираются тебя да прочих атаманов извести, для того Евлампий и отправился в Сибирь, – уже с тревогою добавила она.
– А они-то тут при чем? Вроде я один с тобой грешил, – пожал плечами Княжич. Есаул не принимал всерьез опасений своей подруженьки.
– Да при том, что дело вовсе не во мне, ревность – это так, для подлости прикрытие. Шибко уж казачий атаман раззадорил их своим богатством. Вот Демьян с Евлампием и захотели земли новые к рукам прибрать. С Болховским да Глуховым договориться им труда большого не составит, помеха только в вас, старшинах казачьих.
– Я тебе уже как-то говорил – кишка тонка у мужа твоего со мной тягаться.
– Плохо ты его, Ванюша, знаешь, – тяжело вздохнула Маша. – Об одном тебя прошу, из-за меня не убивай Евлашку.
– А по другой причине, за измену, скажем? – шутливо вопросил Иван.
– Ну, это ваши, мужичьи дела.
– Что ж, и на том спасибо.
Есаулу нетерпелось поскорей уйти, после гибели Елены разговаривать с Марией ему было очень тяжко. Никогда особо не страдавший благочестием, Ванька чувствовал себя почти предателем, но жена Бегича встала на его пути. Тут же из толпы стрелецких жен послышалось:
– Вот бесстыжая, не успела мужа проводить, а уже на парне виснет.
– Какой он тебе парень, дура. Это же тот самый варнак, который за полячку-полюбовницу князя Одоевского убил и с ним в придачу еще шестнадцать государевых охранников, однако царь его помиловал. Видать, и сам Иван Васильевич эдакого злыдня испугался.