Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– Да тише ты, чертяка бешеный, еще задушишь невзначай, – взмолился Княжич и, еле выбравшись из есауловых объятий, попросил: – Расскажи-ка лучше, как у нас дела, чем татары дышат?

– А что тут говорить, пойдем на башню, сам все увидишь, – предложил Максимка.

Взойдя наверх, Иван взглянул по сторонам. Сибирцы разожгли уже костры, и Искер был как бы в огненном кольце.

– Да, основательно обосновались нехристи, даже юрты свои приволокли, – задумчиво промолвил он.

– Не говори, обложили так, что и ночью не пройти, – кивнул Соленый. – Мы на днях вон с есаулом попытались пробраться к лесу, чтоб еловых веток для отвара наломать, от зубов он очень помогает, так еле ноги унесли.

– Надо среди бела дня по ним ударить, их до трети днем-то разбредается. Кто грабить остяков уходит, кто за рыбой на Иртыш идет – тоже ведь живые люди, тоже жрать хотят, – предложил Максим.

– Нет, месяц – наше солнышко казачье, а ночка темная – сродная сестра, – возразил Иван и указал перстом на войлочный шатер, что был, раскинут вдалеке, у самой кромки леса, но в аккурат напротив крепостных ворот. – А там что?

– Там, похоже, сам царевич с мурзой расположились, – предположил Семен.

– Вот с них-то и начнем, с этих сволочей особый будет спрос, – с угрозою промолвил Княжич.

– А я что говорил, – шепнул Максимка Семке. – Ванька из любой, даже самой распаскудной западни отыщет выход.

– Чего там шепчитесь? – строго вопросил новоявленный атаман.

– Да это я тебя расхваливаю.

– Смотри, не сглазь, – печально усмехнулся Княжич и, еще раз взглянув на вражье логово, добавил: – С Ермаком бы надо повидаться. Проводи меня, Семен, к нему, а то нога подкашивается, только с лестницы свалиться недоставало.

49

Простившись с Семкой на крыльце обители покорителя Сибири, Княжич принялся стучаться в дверь. Ответили не сразу, Иван уже собрался было уходить, когда лязгнул засов и на пороге появился явно чем-то взволнованный Ермак.

– А я гадаю, кто там, на ночь глядя, заявился. Уже подумал, не случилось ли чего, – сказал казачий вождь, при этом в голосе его звучали радость и смущение одновременно. – Ты как, совсем поправился? – спросил он, обнимая, Ваньку.

– Выходит, так, коль на ноги поднялся, – ответил тот. – Ну проходи, садись, в ногах-то правды нету. Надо нам с тобою кой-чего обмозговать.

Едва переступив порог, Княжич сразу уяснил причину беспокойства атамана. Убранство горницы почти не изменилось, но постель, задвинутая в дальний угол, теперь была укрыта занавеской, на которой красовался Надькин розовый платок.

«Зря, похоже, беспокоился я за подругу юности – эта нигде не пропадет, что в Персии, что здесь, в Сибири, нужную постель легко отыщет», – равнодушно подумал Ванька, к удивлению своему не ощутив ни малейшего укола ревности, а вслух сказал:

– Да я вообще-то мимоходом забрел, сообщить, что пребываю в добром здравии. Может, лучше завтра соберем старшин на воинский совет да все вместе и решим, с какого боку татарву прижать?

– Ну, как знаешь, – помрачнел Ермак, по-своему истолковав нежелание Ваньки с ним беседовать. Однако когда Княжич уже вышел на крыльцо, он догнал его.

– Иван, постой, хочу с тобой поговорить с глазу на глаз.

– Ежели о Надьке, так не стоит, что между нами было, давным-давно быльем поросло, к тому же я другую женщину люблю.

– Уж не ту ли раскрасавицу полячку, которую ты с ейным мужем стариком на Москву сопровождал?

– Ее самую.

– А Кольцо мне сказывал, что умерла она.

– Верней сказать, убили, только это ничего не значит, по крайней мере, для меня, – глядя на усыпанное звездами ночное небо, еле слышно прошептал Иван.

– Да как же так, разве можно умерших любить? – удивился атаман.

– А чему ты удивляешься? – печально улыбнулся Княжич. – Мы ж, православные, лишь ушедших в мир иной по-настоящему ценить умеем, а с живыми вечно спорим, вздорим, как, к примеру, ты сейчас со мной.

Желая сгладить возникшую между ними размолвку, Ермак заговорил о воинских делах.

– Мы давеча Соленого хорунжим выбрали вместо Разгуляя. Ты как, не против?

– А что тут возражать, Семка как никто иной с Митяем схож.

– Скажешь тоже, Митька-то, покойничек, на редкость весел нравом был, а из Семена слова лишнего щипцами не вытянешь, – не согласился атаман.

– Так-то оно так, да только суть не в том, что Разгуляй вина немеряно мог выпить, а Семен его на дух не переносит. Дело в том, что нынешний хорунжий, как и прежний, своим товарищам предан беззаветно, – пояснил Иван.

Положив ладонь на кучерявый Ванькин затылок, Ермак проникновенно вымолвил:

– Хороший ты, Ваня, человек, хоть и шибко странный.

– Да чем же странный? Самый что ни есть обыкновенный – русский, православный, – ответил тот, невольно вспомнив о Кольцо, и уже по-деловому вопросил: – Когда совет-то будем созывать?

– Давай назавтра, в полдень. Остальных я сам оповещу, – ответил атаман, а про себя подумал: «Созывать вот только почти некого, совсем мало нас осталось».

50

Маметкулу не спалось, воспоминания о последней встрече с Кучумом не давали царевичу покоя ни днем, ни ночью. Когда на следующий день после неудавшегося штурма Искера хитрый старец предложил ему: