Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

На этот раз Ванька плыл не как обычно, словно щука, а довольно медленно и не только потому, что плохо слушалась порезанная Карачей рука, Иван все время оглядывался на плывущего позади него атамана. В очередной раз обернувшись, он увидел не чернявую голову Ермака, а расходящиеся по воде круги. Недолго думая, Княжич повернул назад и даже ухватился за рукав кольчуги, но вытянуть из волн отягощенное бронею тело просто не было сил. Решив, что лучше сам утонет, чем выпустит из рук утопающего, он погрузился с головою в воду и пошел было ко дну, но удар могучей длани покорителя Сибири отбросил его в сторону. Атаман не принял жертвы своего отчаянного сподвижника.

Иван нырнул подряд три раза, но тщетно. Выбиваясь из последних сил, он поплыл уже не глядя и неведомо куда, пока не ткнулся в струг.

– Хватайся за руку, – раздался голос Бешененка. ухватив Максимкино запястье, Княжич поднял голову. Во взгляде есаула ему почудилось что-то недоброе.

«Наверно, Надьку вспомнил. Нет, скорей, отца», – подумал он и, разжав пальцы, снова бултыхнулся в воду, однако ловкая рука Максима тут же ухватила его за волосы. Нещадно матерясь, Бешененок затащил Ивана в струг. Более-менее потребным был лишь конец пламенной речи есаула:

– Ну и сволочь же ты, Ванька. Думаешь, что только у тебя есть совесть?

– Мне показалось, ты отца своего вспомнил, – растерянно промолвил Княжич.

– Ну вспомнил. Ну и что с того, – сердито огрызнулся Бешененок. – Давай-ка раз и навсегда договоримся. Я за батьку на тебя зла не держу, а даже благодарен, что ты убил его. Иначе рано или поздно мне б самому убить родителя пришлось.

– За что?

– За маму, за кого ж еще-то отца родного можно порешить.

– Зачем же ты тогда в меня стрелял? – изумленно вопросил Иван.

– Вроде бы и умный человек, а вопросы задаешь дурацкие. Отец же все-таки, – пояснил Максим и в свою очередь спросил: – Что с атаманом?

– Утоп Ермак. Ты меня вытянул, а я его не смог, – ответил Княжич, уткнувшись головой в колени. Хуже чем сейчас, Ванька чувствовал себя лишь после гибели Елены.

– Не казнись, твоей вины тут нету, – заверил есаул. – Неча было в государевой кольчуге щеголять, а уж тем более в ней вплавь пускаться. Давай-ка приходи в себя да принимай начальство. Теперя вся надежда только на тебя осталась.

С благодарностью взглянув на Бешененка, Иван поднялся на ноги и начал отдавать распоряжения. Впадать в тоску было не ко времени. Уж если после погибели Кольцо с полусотнею бойцов татары тотчас же пошли на приступ, то теперь-то и подавно Кучум не станет медлить.

– Прикажи поставить паруса да приналечь на весла. Завтра надо непременно быть в Искере, иначе хан опередит.

– Паруса поставим, а вот на весла налегать особо некому. У нас на струге вместе с нами семеро осталось, не думаю, что на других иначе, – посетовал Максим.

– Пускай уж постараются казаки, ладьи бросать никак нельзя, нам на них еще из этой богом проклятой Сибири выбираться предстоит, – ответил Княжич.

И все-таки четыре струга, на которых было лишь по несколько пушкарей, пришлось затопить. Вскоре крепко поредевший казачий караван, подгоняемый попутным ветром, двинулся к крепости.

64

Караче опять повезло. Пуля Ваньки угодила в толстую серебряную пряжку, которая украшала его пояс и крепко сотрясла нутро, так что чувств лишился, но не убила. Кривясь от боли, мурза шагал позади хана, рассматривавшего поверженных врагов.

– Почти три сотни казаков убито, хвала аллаху и тебе, мой повелитель, – угодливо промолвил Карача. Кучум взглянул на верного слугу своими воспаленными глазами, в которых не было не то, что торжества, а даже радостного блеска, и, тяжело вздохнув, ответил с явным разочарованием:

– Три сотни – это хорошо, но Ермака и белого шайтана среди них нету. Пойдем на берег, поглядим, что сбежавшие урусы делают.

Выйдя к Иртышу, они увидели казачьи струги, над шестью передними ладьями развевались паруса, а четыре задних медленно погружались в воду.

– Зачем они их топят? – изумился Сибирский царь.

– Видать, в Искер торопятся неверные, вот и топят опустевшие ладьи, на все десять у них теперь гребцов недостает, – пояснил Карача. Стараясь избежать грозного взгляда повелителя, он отвернулся в сторону и углядел невдалеке прибитого к берегу речными волнами мертвеца. Утопленник был облачен в добротный панцирь, украшенный двуглавым золотым орлом. Такого же орла коварный старец уже видел на груди у белого шайтана, которого и по сей день считал посланником русского царя. Забыв про свою боль, мурза метнулся к мертвецу и сразу же признал в нем Ермака.

– Сбылось, сбылось аллаха повеление, – завопил он, вскинув руки к небу.

Кучум не столь стремительно, но тоже подошел к утопленнику и строго вопросил:

– Кто это?

– Сам Ермак, – ответил Карача, припадая на колени.

– Вели его на берег вынести, – распорядился хан.