Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество

– А сюда-то каким ветром занесло? – поинтересовался Ванька.

– Это длинная история, – махнул рукой сподвижник атаманши, но все же пояснил: – Бегич на меня да всех других, кто был в заставе, шибко осерчал, мол, почему не заступились, и начал жрать нас поедом. На войне еще маленько сдерживался, там и пулю ненароком можно получить, а как в Москву вернулись – совсем житья не стало, вот я и ударился в бега, хотел на Дон податься. Лесом шел, скрывался от погони, там и повстречал Ирину.

– А как же Дон? – язвительно спросил Иван.

– Без меня в станице обойдутся, там беглецов таких хоть пруд пруди, а здесь я нужен. У Ирины же в ватаге мужики одни, ни стрелять, ни саблею рубить толком не умеют, потому она меня и старшим сделала. К тому же от добра добра не ищут. На такую девку только посмотреть – уже большое счастье, – откровенно признался Сергей.

– Стало быть, красивых девок любишь? – помрачнел атаман.

– Кто ж их не любит, – весело сказал стрелец, но, приметив в Ванькиных глазах печаль, предложил услужливо: – Может надо чем помочь, так ты скажи.

– Мне коня б куда поставить.

– Это можно, есть у нас пустое стойло, ступай за мной. Атаманша, правда, никого туда не допускает, но с тебя, я думаю, она не взыщет.

Княжич сразу же признал последнюю обитель Лебедя. Подцепив ногой чурбак, он приоткрыл отдушину, в которой прятал Аришку с Андрейкой.

– Прикрой, не лето, чай, – попросил Сергей, ежась от подувшего в дыру холодного, сквозного ветра. Иван покорно водрузил чурбак на место и потянул Татарина за повод.

– Входи, тут твой приятель раньше жил, ты, тварь упрямая, хвоста его не стоишь.

Конь недовольно фыркнул, гордо вскинув голову, словно хотел сказать:

– Еще большой вопрос, кто чего стоит. Я, вон, двух хозяев пережил, под тобою, оглашенным, третий год хожу и ничего, живой покуда.

– Ишь, какой смышленый, прям, как человек, – с восторгом вымолвил стрелец.

– Смышленый, – согласился Княжич. – Только шибко хитрый, кабы не был памятью о жене, тебе бы его отдал. Ты вот что, брат, ступай-ка по своим делам, а я коней постерегу.

– Понимаю, один побыть желаешь, – кивнул Сергей. – Боюсь вот только, атаманша осерчает, что я наказ ее нарушил.

– Не боись, не осерчает, теперь я на вас сердиться буду, а может, и не буду, если не заслужите, – пообещал Иван верному сподвижнику Арины и напоследок вопросил: – Так, говоришь, по моей милости в разбойники попал:

– При чем тут ты, – бойко возразил Серега. – Каждый сам своей судьбы хозяин. Мог бы и вступиться за начальство, теперь в десятниках ходил бы, а не скитался по лесам.

– Отчего ж не заступился, убоялся али совесть не дозволила? – усмехнулся Ванька.

– Всего, наверно, помаленьку. Вообще-то по одной причине редко что бывает, гораздо чаще переплетение страстей по жизни нас ведет, – глубокомысленно изрек стрелец.

– Да ты мудрец, как погляжу, – вновь улыбнулся Княжич.

– Какой с меня мудрец, коль даже грамоты не знаю, я всего лишь не дурак, через то и маюсь, сам же знаешь, дуракам-то легче жить, – задорно заявил разбойничек, направляясь к выходу.

«Славный малый, с Никитой Лысым чем-то схож», – подумал атаман, глядя ему вслед.

18

Оставшись в одиночестве, – Княжич начал обустраиваться на ночлег. Ни разжигать огонь, ни бегать по воду на сей раз не понадобилось. Печь полыхала жарким пламенем, возле нее лежала поленница березовых дровишек, а чуть поодаль стояла огромадная бочка, до краев наполненная водой. Хотя чему тут удивляться, дочь кузнеца всегда была рачительной хозяйкой, на которой держался весь княжеский терем. Ивану сразу вспомнилась Еленка с ее милой безалаберностью, и жуткая тоска сдавила сердце. Еле сдерживаясь, чтоб не разрыдаться, он уселся возле очага. Пред затуманенным слезою взором атамана поочередно представали срывающий одежды с полонянки великан-татарин; волны серебристо-пепельных волос еще неведомой ему девицы; обворожительная нагота и синие, бездонные глаза красавицы-шляхтянки; по-детски милый лик княгини Новосильцевой, закутанной в пуховый беленький платочек и столпившиеся у края крыши черные, как вороны, царские кромешники. В памяти воскресло все, что было связано с Еленой. Воспоминания не вызывали радости, скорей, тоскливую печаль, но ведь любовь и есть не что иное, как сладкое томление души.

Так и сидел Иван, неотрывно глядя на огонь, покуда не услышал торопливые шаги и взволнованный Аришкин голос:

– Вот ты где. Я ищу его, с ног сбилась, а он в конюшне спрятался, как бедный родственник. Вставай, пойдем.

– Куда идти, и так уже дошел, дальше некуда, – еле слышно прошептал Иван, не отрывая взгляда от огня.

– Наверх, в покои княжеские. Сам же объявил, мол, я теперь хозяин, так что поднимайся, нечего людей смешить, – возмутилась атаманша.