Проклятый род (СИ)

Захрипев, захватчик попытался оторвать от себя неожиданно вскочившую Навь. Жадно урча, та кромсала горло воина клыками. Зубы стремились вырвать кадык, Анюта вцепилась в Виича, заглатывая лишние куски окровавленной плоти.

Противник был обречён, но внезапно его голова взорвалась осколками черепа. Навь не успела забрать жизнь врага и насытиться.

Олег стрелял наверняка. Выпуская последнюю пулю из автомата, он был уверен, что тем самым спасает Анюту от гибели. Но из-под грузно упавшего тела Виича выползла уже не она — лицо белое, как полотно, остекленевшие голубые глаза и покрытая кровью одежда. В этом существе нельзя было узнать человека. Перед скитальцем медленно поднялось на ноги истинное воплощение Навьего духа — безжалостный зверь, способный одолеть саму Зиму.

Перекосив рот в диком крике, Анюта бросилась на Олежку; тот попытался заслониться своим автоматом, но Навь тут же повалила скитальца на землю. Пальцы впились в горло ещё недавно любимого для неё человека. Она желала лишь одного: рвать на куски, убивать каждого, кто попадётся на глаза озверевшему духу.

— Анюта! — сквозь боль крикнул Олег. — Очнись, Анюта!

Но мольбы были тщетны: Навь не могла их услышать. Зверь опьянел от излишка выпитой крови и полностью воплотился в мир Яви. Для него всё погрузилось в багровую бездну и теперь любой встреченный человек стал врагом.

Неожиданный удар со стороны отбросил озверевшую убийцу с Олега — у старого скитальца хватило сил в последний раз защитить своего сына. Михаил еле стоял на ногах, был ранен в схватке, но сумел подоспеть вовремя.

— Прочь, подземное отродье! Оставь его наконец-то в покое!

Старик потрясал тяжёлой дубиной, но больше у него ничего не имелось. Такое оружие не могло остановить рассвирепевшую Навь. Она вскочила быстрее, чем можно было представить, но неожиданно в лесу грянул взрыв.

Гранаты полетели в тыл к поклонникам Вия. Вслед за этим раздались выстрелы знакомой винтовки. Хлёсткие залпы валили одного врага племени за другим.

— Перуне! Вми призывающей Тя, Славен и Триславен буди! Меч своей Силы на врази яви! — чуть ли не кричала Влада, нажимая на спуск. «Пера» стреляла не останавливаясь, магазин опустел моментально. Ловким движением молодая Волчица вставила новый. Здесь не останется ни одного врага её рода!

Получив удар в спину, чужаки растерялись. Погибая от метких выстрелов и ударов ножей, Виичи бросились в заросли.

— Пятнадцать, — шептала Влада, спуская курок. На той стороне прицела за грудь схватился подстреленный враг.

— Шестнадцать, — голова бегущего Виича взорвалась ошмётками крови.

— Семнадцать, — чужак рухнул замертво, не успев нанести удар в тело поверженного наземь сородича.

Влада ловит в сетке прицела окровавленную тварь, бегущую прямо к отцу.

— Восемнадцать…

Последняя гильза тихо падает в снег.

— Дыши! Дыши! Просто дыши и смотри на меня!

Рука скользкая от крови сжимает пальцы Анюты. Изогнувшись, Волчица кричит и судорожно пытается зажать рану в груди. Её взгляд по-прежнему полон безумия, но от страшной боли с каждым мгновением светлеет.

— Смотри мне в глаза, Анюта! Не смей закрывать их! — чуть ли не рыдая, причитает Олег. Перед взглядом Волчицы вертится мир. Она больше не чувствует Зверя, его дурманящей силы, не ощущает в теле тепла. Только боль.

— Нет! — слышится истошный вопль подбегающей Влады. Она падает на колени перед раненой матерью. Рука Анюты лихорадочно проводит по лицу дочери, оставляя на ней след из размазанной крови. Губы искривляются, пытаются что-то шептать.

— Я не хотела! Не хотела! — бормочет в отчаянье девушка. Она отбрасывает «Пера» прочь, словно сама винтовка сейчас пылает огнём.

— Не умирай, ты не можешь! Уже столько раз ты была на краю и сейчас не погибнешь! — отчаянно шепчет скиталец, разглаживая русые волосы. — Дыши, только дыши!

— Олеж… Олежка, — сквозь кровь в горле хрипит Мать-Волчица. Она крепче сжимает руку любимого мужа. — Где… Серёжа?.. Жив?

Никто ей не отвечает. Повернув голову, она смотрит на Владу. Дочь уже не вытирает слёз, они безудержно катятся по щекам. От лица Анюты отливает кровь, глаза останавливаются на ней.

— Зачем же ты…

Слова замирают. Дыхание больше не вырывается из пробитой груди.

Холод. Он вырывает жизнь налету — прямо из тепла последнего вздоха. Грудь толчками вздымается под грубой рубашкой, глаза не видят ничего кроме снега. Густые хлопья летят с небес, укрывая мир белым пологом. Упав на лицо, снег тает, роняя единственную слезу о погибающей жизни. Медленное сердце не может согреть тела девушки. Она замерзает.