Проклятый род (СИ)

От таких слов Влада только сильнее стиснула зубы.

— Стоило ли их спасать? Хватит думать о других, крестианка. Тебе теперь с голоду пухнуть, сама будешь корешками да листвою питаться. Дорога длинная: чем-жить-то рассчитываешь?

— Умеренность и пост ради дела благого мне давно стали привычны, — со смирением ответила Вера.

Резко остановившись на месте, Влада задрожала от ярости. Глянув в глаза не ожидавшей такого преображения пленницы, она зарычала.

— Радуешься, что спасли их?! Худых детей, да две тощие бабы?! А ведь ещё до Зимы, даже с нашим запасом одна из них сдохнет! Вопленицу кормить они точно не будут: зачем им её причитания? А сегодня к закату и последний мужик верно сгинет, только вот… — прервавшись, Навь стёрла с губ кровавую пену; с лютой жестокостью в волчьих глазах она продолжила отчеканивать каждое слово. — Только вот труп баба хоронить точно не будет. А зачем?! Он ей ещё пригодятся, ох пригодится, когда дети жрать захотят!

Судорожно вздохнув, Вера отшатнулась от Нави, но запнулась о корень и упала на землю. Вук залаял, Михаил попытался заступиться за родную сестру, но Влада оттолкнула парня на маленького Егорку. Схватив Веру за волосы, она задрала лицо крестианки к себе и глядя прямо в ненавистную зелень глаз, закричала.

— Что ты знаешь о Яви?! Что ты знаешь о том, как живут люди Долгими Зимами?! Сидючи в своей крестианской избе, да по старым заветам молясь — ничего ты не видела, ничего ты не знаешь! Представить не можешь, на что способны те, кого возлюбить ты слепо пытаешься! Не ведаешь, что творится в законопаченных избах, пока снег не сойдёт! По весне ты оттаявших детских трупов не видывала, возле общин самоубившихся девок не считывала, а они в одних тонких рубахах выскакивают на страшный мороз; от ужаса спасаются, что в семьях творится! И вы, твари поганые, Навь зовёте чудовищами? Нас то клеймите выродками?! А жизнь-то к одному всех ведёт — к смерти! — Серко увидел, что дело зашло дальше чем следовало. Он схватил Владу и оттащил её прочь от разрыдавшейся Веры. Но Волчица не успокаивалась; брыкаясь в крепких объятьях брата, она продолжала кричать. — И ты за них, Серко?! Предательство крови! Сколько раз мы за деревнями с тобой наблюдали?! Сколько видели?! Осенью закроет дверь благородный отец, а через одиннадцать месяцев не вошедшая в возраст дочь приплод от него в руках тащит! И все морды воротят и всем совестно, а сказать никто ничего не желает! Кто в Тепло их Зимою заглядывал?! Даже слыша крики о помощи, кто рискнёт по морозу пройтись, да в чужую дверь постучаться?! Ненавижу вас! Ненавижу оседлышей! Твари поганые, нож марать о вас жалко!

— Мы не такие! В нашей общине никогда таких зверств не бывает! — крик Веры задохнулся в отчаянном плаче. — У нас никто над ближним своим не глумится, каждый по законам Божьим живёт — один за другого держится и помогает! Мы не такие!

Влада побелела лицом, ярость подземной Волчицы разгорелась сильнее. Это был тот самый приступ, которого так опасался Серко. Он чувствовал, что может не справится с разбушевавшимся духом сестры. С злобной желчью она выплюнула в лицо крестинами новую порцию правды.

— Четыре патрона мы той твари оставили — убийце вложили в руки оружие! Уже сегодня она может одну душу сгубить, а когда её страшные запасы иссякнут, начнёт решать: кого больше любит — сына своего или дочку? А знаешь, сына-то она любит больше! До последнего будет парня тянуть, а когда малец всё же сдохнет, оружие наведёт на себя! Сыто вы видать у себя в крестианской деревне живёте, раз о таких делах даже не слышали! «Пост ради благого дела», говоришь!? Лучше бы мы той бабе одну пулю оставили, чтобы сразу её себе в башку закатала и никого больше не мучала! Застрелилась бы, как твоя…

Серко ударил не задумываясь и не дал Владе произнести последнего слова. Пощёчина и испуганный вздох прервали её безумную речь. Влада свалилась с ног и крепко сжала землю в побелевших от напряжения пальцах; из её груди вырвались сдавленные всхлипы. Несмотря на страх, Вера потянулась к Одинокой Волчице. Девушка видела боль, которая разрывала безумное сердце. Однако, Навь совсем не рыдала. Закинув остриженную голову так, что затрещало в хребте, Влада хрипло и надсадно рассмеялась пепельно-серому небу. Жутким был этот смех. Навь вложила в него все свои чувства: и горе, и ярость, и тяжесть терзавшего душу проклятия.

— Бесноватая ведьма, она одержима! — зачастил Михаил, помогая Вере подняться. Серко тоже схватил Владу под руки и привёл её в чувства. Смех тут же утих, девушка сосредоточила взгляд голубых глаз на родном человеке. Навья ярость медленно отступала, Зверь не успел выжечь душу охотницы без остатка.

— Хорошо, что ты рядом, Серко. Всю игру бы я себе испоганила, — Влада с великой нежностью провела по щеке брата рукой.

— Для тебя это игры? Когда же они наконец прекратятся? Ты ведь можешь с ума сойти, сгинуть от этого, остановись!

Губы девушки перед ним тронула грустная и задумчивая ухмылка.