Проклятый трон

Никки жалел меня, и часто вставал ночью, чтобы помочь. Нельзя сказать, что я каждую ночь не высыпалась. Но так сладко, как спалось мне сегодня, мне, пожалуй, ни разу в жизни не спалось. Арианну тоже более чем устроила компания, когда я проснулась, то обнаружила её посередине кровати между мной и Николасом. За окном занимался рассвет, я аккуратно свесила ноги с кровати, чтобы найти тапки, и Никки вдруг мучительно застонал.

Что такое? Снова жар? Болит что-то?

Положила ладонь ему на лоб – холодный! Николас открыл глаза и схватил меня за руку так сильно, что я вскрикнула.

– Это ты … – выдохнул он и, направив к сердцу мою ладонь, добавил: – прости, что напугал.

Стук сердца под пальцами.

– Я.

Арианна проснулась, Николас потянулся к ней, отпуская меня, а я потерла виски. Что-то очень знакомое почудилось мне в этом «это ты», я закрыла веки – утреннее солнце слепило глаза. И там, в темноте, я вдруг увидела зажимающего рану Никки на залитом кровью белом мраморном полу.

– Моё сердце… – прошептала я, открывая глаза.

Вздрогнул зимний лес. Меня трясло от ужаса и ничем не объяснимой злости.

– Сними футболку, Николас.

Никки поднялся с постели и, передав мне ребенка, без лишних слов стянул через голову футболку.

Ничего. Ни единого шрама. Гладкая ровная кожа. Арианна раскричалась, я последний раз посмотрела на Николаса, старательно запоминая эту картинку.

– Можешь одеваться, – я отвела глаза и занялась, наконец, ребенком.

– Хорошо, – тихо засмеялся Никки. – Пойду, сделаю тебе завтрак.

Я кивнула, с головой погружаясь в утренний детский туалет. Руки дрожали, Арианна в очередной раз громко высказала мне своё фи.

– А себе?

– Я поем у Синтии, – крикнул мне Николас с кухни. – Ты же знаешь свою няню.

Знаю. Я улыбнулась, окончательно успокаиваясь. Всё хорошо. Привиделось. Вероятно, мозг трансформировал страх за него в наиболее яркую для разума картинку. Чистые пеленки. Горячий чайник. Бутылочка.

Никки накинул куртку, подошел ближе и поцеловал в висок.

– Скоро буду, – сообщил мне он и вышел на улицу.

Снимай футболку… гениально.

Но Николас! И снял ведь! А прикажи я ему и штаны снять, тоже бы снял? Я хохотнула, помешивая в кружке сахар. Птичка над люлькой качнулась, Арианна всё-таки достала её ножкой. Растет.

Да…я совершенно точно не нормальная, и Никки такой же. Наверное именно поэтому мне так хорошо с ним живется. Но что есть норма? Не его ли, кстати, слова?

«Может быть, без тебя и небо, и земля – всего лишь галлюцинации умирающего в одиночестве разума?»

Рука в руке. Он мотает головой, сбрасывая несуществующую челку.

«Николас, ты подстригся?» Его лицо в прозрачных водах пруда.

Живот потянуло. Я поморщилась и, опомнившись, приняла таблетку обезболивающего. Нет… только не сейчас! Пожалуйста! Спокойно! Дыши! Вдох – медленный выдох. Никки будет через полчаса, половина из которых прошли, пока ты завтракала!

Вдох-медленный выдох. Стрелки часов – как маяк и якорь. Полный оборот, минута. Как же это странно видеть весь мир вокруг и одновременно ничего не видеть. За окном завизжал мотор.

– Алиана!

Вместе с ним внутрь влетела стужа.

– Никки, – улыбнулась я. – Скажи, ты помнишь, как мы купались в пруду?

Он сбросил куртку и, проверив глазами ребенка, прижал меня к себе.

– Ани, – простонал он мне куда-то в макушку. – Я же просил тебя… не вспоминай.

Глава 21

Бонк поправил защитные очки и, прицелившись сквозь жёлтые стекла, нажал на курок. В ладонь ударило отдачей, Ральф сдвинул наушники и, сняв очки, вгляделся в подъезжающую ближе мишень.

– Восемь, – в голосе императора слышалась улыбка. – Мог бы и точнее.

– Из этого старья? – показательно оскорбился Бонк и протянул Юрию пистолет.

Его величество ласково погладил серебряную вязь на корпусе.

– Коллекционное оружие, единственный экземпляр, а ты – старьё. Как не стыдно?

– Да, был неправ, – согласился Ральф и бросил взгляд на настенные часы.

– Кстати, о времени, – заметил Юрий, отдавая слуге пистолет. – Сегодня ты останешься во дворце.

Бонк выгнул светлую бровь.

– До Весеннего бала всего ничего, а ты всё никак не можешь найти время, чтобы дать портным снять с тебя мерки.

– Виноват, – опустил голову Ральф, но затем вытянулся в струнку, расправил плечи и, широко улыбаясь, заявил: – исправлюсь, мой император!

Юрий довольно рассмеялся.

– Да-да, господин Бонк. Уж будьте любезны. И тогда я даже разрешу вам открыть бал танцем с моей невестой.

Бонк не дрогнул, ослепительная улыбка так и сияла на его лице.

– Это честь для меня, – вежливо сообщил он императору и коротко поклонился.

Да, время было на стороне Ральфа, и всё же неумолимо бежало вперед. Лето сменила осень, за осенью пришла зима. Сразу после Рождества закончился и год траура по покойному императору, закончилась и отсрочка для Лиз. Дату свадьбы, вероятно, объявят на Весеннем балу. Логично, надо сказать.

Его величество вдруг прикрыл веки и, поморщившись, взмахом руки велел Бонку уйти.

Ральф сцепил челюсти, но послушался. Вышел из тира и на ходу бросил гвардейцу:

– Медика его величеству. Сейчас.