– Как минимум то, что я выстрелю в вас быстрее, чем вы сможете ударить меня электричеством, – процедил мужчина. – Прекратите паясничать. Шутки кончились, господин Бонк.
Ральф прикрыл веки, наслаждаясь родной темнотой. Она обняла его за шею, растрепала волосы нежной рукой. Над столом мигнул свет, электрический ток побежал по проводам, обрываясь на границе северного леса. В маленьком домике у холодной и быстрой речки, на широкой кровати, раскинув ручки, упираясь ими в уставших родителей, спала наследница сожженной крепости. Крохотный комочек, примиривший Ральфа с собственной сутью.
– Николас в Эдинбурге, – просто ответил Бонк. – Теперь он хранит духа нашего леса, – и, улыбаясь, добавил: – даже двоих.
– Духа леса? – выплюнул белый и неприятно рассмеялся.
Эхом вторил ему радостный смех любимой сестры. Никого не надо звать: бездна в венах послушна, потому что Ральф и сам – темнота.
Темнота.
Спи, маленькая принцесса. Расти. И люби. Не все люди одинаковы. Не все предают. Есть и те, кто будет верен тебе до конца.
Муха захлебнулся смехом. Пот струёй покатился со лба к виску.
Ральф позволил темноте шептать. Тысячи голосов, тысячи жизней – в его, Бонка руках. Сожми ладонь, и лихорадочно бьющееся скользкое сердце разорвется прямо в твоих пальцах. Противно, если честно. Да и не нужно, человеку напротив жить осталось каких-то пару лет.
Бонк невесело хмыкнул. Надо же, Ральф совсем не целитель, а откуда-то знает – мотор в груди белого давно истощен.
– Вам бы к кардиологу, – покачал головой Бонк и чуть сжал пальцы.
Посинели мясистые губы Мухи.
– Обязательно дам вам адрес своей любимой больницы. Сразу, как мы с вами придем к соглашению.
Белый захрипел. Ральф отпустил чужое сердце и брезгливо смахнул призрачные капли крови на грязный пол кафе:
– Не трогайте пистолет, господин Ортон. Он выстрелит в вас.
Муха достал дрожащую руку из-под стола, вытер лицо и пробормотал:
– Вам показалось, господин Бонк. Никаких пистолетов.
– Вот и славно, – кивнул Ральф, поймал бегающий взгляд мужчины, и радужку белого затопила темнота.
Бездна тихо смеялась на тысячи голосов.
Люди… найдут объяснение всему, даже необъяснимому. Так уж устроен человек.
Вот и Ортон решил, что недооценил молодого Бонка, и тот тоже прихватил с собой пистолет. Как некстати ему стало худо! Нет, больше он не станет откладывать визит к врачу. Тут северянин прав.
Ральф поморщился, чувствуя, как всё дальше и дальше вязнет в болоте сознания Мухи, захлебываясь в густой жиже чужих мыслей.
Ральф поморщился, отпуская дар, и запил горьким кофе отвратительный привкус на губах. В памяти всплыли слова Фостера: «Знаешь, почему я так редко пользуюсь даром?» Тогда «пустить кого-то чужого в себя» казалось метафорой, зато сейчас он сполна понял друга.
Омерзительно это – ковыряться в чужих мозгах.
А у белого чудные мысли. Ничего, оно и было понятно – просто не будет. Когда бы в его, Ральфа, жизни хоть что-то было гладко? Но до весеннего бала еще есть время, он успеет навести нужные мосты.
Даже в живых Муху оставит, исключительно из-за нежных чувств Ортона к другу. Он ведь, ни больше, ни меньше, а заменил Фостеру отца, и потому имел полное право пользоваться сведениями, предоставленными юным Холдом. Прелестно. Еще прелестнее, что он уверен: мальчик привел к нему Ральфа из лучших побуждений. Ошибся, но что взять со слабоумного?
– Я пришлю вам весточку о нашей следующей встрече, Лукас, – намеренно фамильярно обратился к белому Ральф. – А пока, отдыхайте. Всего вам доброго.
Он поднялся с дивана, оставляя растерянного мужчину за своей спиной. Шаг, еще шаг. Что если бездна обманет? В крови зашкаливал адреналин. Ральф прикрыл веки и, прислушиваясь к тихому смеху любимой сестры, призрачными пальцами перехватил пистолет в ладони Мухи. Он дошел почти до самых дверей, когда раздался глухой выстрел. Обернулся и, демонстрируя поскуливающему от ужаса и боли белому ямочки на щеках, сказал:
– Я предупреждал.
Ортон прострелил себе колено. Заживет, но будет хромать.
Какая жалость.
Ральф вернулся во дворец и, стоя у раковины в мраморной уборной парадного крыла, до тех самых пор пока кожу на ладонях не начало саднить, намыливал руки, смывая с пальцев невидимую кровь.
Глава 22