Читаем Прокобата полностью

Напразни останаха покорните грижи на стоте слуги, извънмерните усилия на вещата наука, майчинските грижи на Мина Лори, чиято нежност вдигна някога от смъртния одър бащата, ала не успя да вдигне сина: пустинното усамотение на уединеното като параклис имение, лековитият лъх на здраве, с който го обвяваха вековните гори, благоуханните долини и буйният, скоротечен ручей. И най-сетне, напразно бе пламенното желание, което, додето не бе потушено от отчаянието, непрестанно изпълваше душата на Заморна — онзи, обичта към когото не стига сила на думите да изразят, защото е единствен син на майка си, да живее и разцъфтява, за да му напомня за покойната. Той умря, повален рано, призован, преди да е узнал какъв е светът, над чиято шир зората му изгря тъй велелепно.

Херцогът отпрати лорд Джулиъс надалеч, да не би бащината загриженост, усилвана и угнетявана от очевидната крехкост на цветето, над което бдеше, да се превърне в пречка, нежели насърчение за благополучието му. Зная, че когато гробът погълна Мариан, съзнанието му бе обичано от безпокоен ужас да не би семето на майчината болест да се е пренесло с живота и у детето. Ненавиждаше ярката багревина по бузките му, сияещите му очи, красиво оформените му крайници и прозрачната му бяла кожа, под която се виеха вълноватите линии на вените, и дори артериите му, в най-нежния нюанс на лилавото. Неведнъж съм го чувал да стене и да ругае красотата, която събужда у него само неподправена горчилка, когато оставяше в люлката изящната миниатюра на собствения си величав образ, след като го е съзерцавал няколко кратки мига с мимолетен и, както сам чувстваше, неоснователен възторг.

„Какво ли не бих дал — промърморваше в подобни случаи — синът ми да притежаваше съвсем, съвсем мъничко по-малко от деликатната прелест на майка си. О, презирам сега, с цялата си душа, всеки повей на красотата, който изглежда твърде ефимерен за света на човеците; всяка отсянка на руменината, всяка искрица в погледа, в които прозира твърде много от божественото и твърде малко от човешкото; та дори всяка извивка на гласа, чиято сладост пронизва сърцето с неочакван трепет, буди у мен сега не възторг, а непоносима болка.“

Когато от Грасмиър се получи първото известие, че анчарът на туберкулозата е пуснал първите си филизи, той възкликна (бях в стаята, разбира се, без негово знание, докато внимателно го изчиташе): „Знаех си, че така ще стане! Почти се радвам, че ужасът на напрегнатото очакване отмина! Излишно е да се залъгвам с напразни надежди, пред мен се простира празен и чист пътят на яснотата. Ще изкара още няколко месеца, може би седмици. Да, и Флорънс издъхна само за петдесет дни. А сетне го очаква вечен покой в онази проклета гробница. И все пак ми се иска всичко да бе свършило, болест, смърт, опело всичко! Тогава може би ще бъда доволен, макар не и радостен, но дотогава…“ И той се хвърли на стола си край писалището, отривисто откъсна лист хартия и мълниеносно нахвърля следните редове:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»
Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа»

«Русский парижанин» Федор Васильевич Каржавин (1745–1812), нелегально вывезенный 7-летним ребенком во Францию, и знаменитый зодчий Василий Иванович Баженов (1737/8–1799) познакомились в Париже, куда осенью 1760 года талантливый пенсионер петербургской Академии художеств прибыл для совершенствования своего мастерства. Возникшую между ними дружбу скрепило совместное плавание летом 1765 года на корабле из Гавра в Санкт-Петербург. С 1769 по 1773 год Каржавин служил в должности архитекторского помощника под началом Баженова, возглавлявшего реконструкцию древнего Московского кремля. «Должность ево и знание не в чертежах и не в рисунке, — представлял Баженов своего парижского приятеля в Экспедиции Кремлевского строения, — но, именно, в разсуждениях о математических тягостях, в физике, в переводе с латинского, с французского и еллино-греческого языка авторских сочинений о величавых пропорциях Архитектуры». В этих знаниях крайне нуждалась архитекторская школа, созданная при Модельном доме в Кремле.Альбом «Виды старого Парижа», задуманный Каржавиным как пособие «для изъяснения, откуда произошла красивая Архитектура», много позже стал чем-то вроде дневника наблюдений за событиями в революционном Париже. В книге Галины Космолинской его первую полную публикацию предваряет исследование, в котором автор знакомит читателя с парижской биографией Каржавина, историей создания альбома и анализирует его содержание.Галина Космолинская — историк, старший научный сотрудник ИВИ РАН.

Галина Александровна Космолинская , Галина Космолинская

Искусство и Дизайн / Проза / Современная проза