Проктология счастья

Натворили вокруг себя — теперь живите в этом. Принимайте. Даже навоз, к которому отнеслись лояльно, превращается в удобрение. В чем суть предлагаемой лояльности? Вы уже знаете — в умении принимать любое дерьмо в своей жизни, превращая его тем самым в золото. Как это сделать? А ну-ка — марш, марш во вторую часть, там об этом все сказано.

Имейте в виду — первая часть книги, оторванная от второй, вас только изуродует. Будете «пить» только из нее — живо козленочком станете. Присосетесь ко второй части — потеряете память, ибо ментал — хранитель ее. И то, и другое — уродство. Сделайте себе коктейль, пусть шибанет вас в голову! Голова уцелеет, но вершить перестанет.

Это важно — ни от чего в своем существовании не отказываться. Вы уже знаете, что пространство внешних точек — это среда воспитания человека. Да, это место, в котором формируется ложь. Но место это совершенно необходимо нам, ибо внешние точки опоры одновременно создают уникальное пространство игры человека, пространство его ментальной реализации.

Задача человека — научиться обходиться без этого пространства, оставаясь, тем не менее, в нем. Играя в нем. Полностью и без остатка принимая его. Наслаждаясь его находками и ментальными изысками, но не пытаясь найти во всем этом Счастье. Но хорошо понимая, что и без этого ему Счастья не сыскать.

Глаза их полны заката.

Сердца их полны рассвета.

За ними поют пустыни,

вспыхивают зарницы,

звезды дрожат над ними,

и хрипло поют им птицы,

что мир останется прежним.

Да, останется прежним.

Ослепительно снежным.

И сомнительно нежным.

Мир останется лживым.

Мир останется вечным.

Может быть, постижимым,

но все-таки бесконечным.

Иосиф Бродский

Процедура ПЯТАя,

о с в о б о д и т е л ь н а я

Внутренние точки опоры, или снимаем крест с груди

Люди — смертные Боги. А Боги — бессмертные люди.

Гермес Трисмегист

— Во, блин!.. — растерянно смеется Дурак. — А я тогда кто?

Знаю, что божествен. Но не знаю — как.

Из подслушанного

Поговорим о страстях. О страстях Христовых. Видимо, пришло время. Наверное, Дураку надо было в мир явиться, чтобы не испугаться сказать правду. Чтобы замахнуться на святое. А на самом деле — на насквозь лживое, трусливое и лицемерное.

«Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди больше возлюбили тьму, нежели свет» (Иисус Христос).

Возлюбили... Крепко возлюбили, если две тысячи лет уже тошнит их этой ложью, воротит от нее что было сил, а все никак не угомонятся — «возлюб­ляют». А присмотреться если — то просто боятся с ложью расстаться. До судорог, до членовредительства, до смертоубийства боятся, причем, как правило, не своего — чужого.

Ибо знают, нутром чуют, что ничего еще не закончилось. Ни-че-го! Что суд над Христом продолжает вершиться, что рты, осуждающих его, продолжают исходить пеной, а глаза их — гореть ненавистью. Ежедневно, еженощно, ежесекундно продолжается его казнь, и сочатся кровью раны... Две тысячи лет уже...

Что же сделал этот человек такого, что мы о нем не знаем? Чем заслужил подобное нечеловеческое наказание? И кто они — эти погрязшие во лжи, карающие его?

Вот и не лгите, во лжи погрязшие, ибо знаете, все знаете! Ибо просто не выгодно вам догадливость свою проявлять, ибо много гадливости тогда вскроется!

Что сделал, спрашиваете, этот человек? Чем заслужил участь такую небывалую? Скажу. Сейчас скажу. А вы услышьте. Найдите в себе мужество.

Он сказал, что ВЫ — БОГИ. Всего лишь. Он назвался сыном Божьим и одним из вас. Он принес вам благую весть, которая никому оказалась не нужна. Он принес вам спасенье, которым вас стошнило. Прямо на него. Он принес вам помощь, которую вы швырнули ему в лицо. И все почему? Только потому, что эту помощь он вложил в ваши руки.

Вас задевает, что я как бы отгородился от всех? Это лишь для выразительности. Я такой же, я яблоко от яблони, я плоть от плоти... Из человеков я. Увы... Ибо бывает иногда невыразимо стыдно за род человеческий, за его прихлебательскую и лукавую суть, за свою принадлежность к нему.

Их предали! Их, оказывается, предали! Думали — спаситель, оказалось — предатель. Разве они могли его не распять? Разве могли не отвернуться от него ученики? Разве могли они не состряпать потом совсем другой образ его?