Пролог

Часть ночи Регина коротала с «тетей Полей», как она мысленно стала звать Паулину. За это время она успела выучить латышский алфавит (кстати, совсем не трудный) и даже, сбиваясь, по складам, но прочитать передовицу в замасленной «Ciņa», где, правда, ни слова не поняла, кроме очевидных «komunisms», «partija» и «draudziba», про которую она самостоятельно догадалась, что это «дружба». Успели они немного посекретничать и насчет Половнева – так сильно бутерброды с вкусной рыбой салакой подогрели Регинино доверие – и, удивительное дело, тетя Поля полностью одобрила ее в целом недостойное советской девушки поведение. Но она, смеясь своим странным смехом, пояснила, что надо идти за своей мечтой и не бояться трудностей. Потом Паулина ушла спать на рабочее место, а Регина в своей комнате еще долго не могла заснуть, возбужденная одобрением взрослого человека, которое выглядело не только как благословение, но и как, почему-то, крепкое, верное обещание осуществления ожидаемого.

Она не заметила, как заснула, и когда утром Паулина, смеясь, разбудила ее, то Регина долго не могла вспомнить, где она находится и кто эта веселая женщина. А когда вспомнила, сердце ее вновь захлестнуло ожидание близкого счастья.

Они позавтракала пустым чаем, так как все бутерброды съели накануне, но Регина и не смогла бы в себя ничего вместить. Ее знобило, но не от недосыпа, а от нервного нетерпения броситься на поиски Половнева. Но если бы она прислушалась к себе внимательнее, то обнаружила бы, что на самой глубине ее нетерпения лежит страх. Этой ночью мечта показалась ей действительно вполне осуществимой, и нетерпение на самом деле было боязнью не справиться с предстоящим грандиозным событием, как когда-то с «Бабой-Ягой» Чайковского. И каждая лишняя минута существования в этом ужасе делала его еще больше.

Тетя Поля вряд ли могла бы ей помочь подготовиться к этой встрече. Но для нее подготовка и заключалась в другом. Подмигивая ей и посмеиваясь, она открыла ящичек, висевший над столом в коридоре, и среди множества ключей – на каждом замусоленная кожаная бирочка – достала один. Они прошли длинным коридором на лестницу, поднялись на третий этаж, опять прошли коридором и наконец открыли дверь, за которой обнаружилась большая комната с множеством зеркальных трюмо, перед каждым из которых стояло зеркало. Паулина усадила Регину в одно из кресел, порылась в баночках и коробочках и велела ей закрыть глаза. Регина ощутила на лице прикосновение пуховки. Она никогда не красилась и смутилась. Она знала, что это нормально: Ирка красилась вовсю, даже Маша иногда подкрашивалась – но косметика на ее, Регинином лице делала ее, как ей казалось, падшей женщиной. Она решила, что, как только выйдет отсюда, заедет на вокзал и смоет все в туалете.

Но когда обнаружилась, что Паулина не переборщила, Регина совершенно ясно поняла, что так оно и надо, что это входит в грандиозность сегодняшнего дня, и косметику надо, безусловно, оставлять. И она даже позволила распустить себе волосы и завить их кончики.

В десять часов утра отредактированная Регина с подробным планом проезда в руках, а также адресом – на всякий случай – Паулины покинула гостеприимный театр, к стыду своему, не без облегчения, ибо уже несколько устала от активной Паулининой заботы и ее неуместного смеха.

Русский театр на улице Ленина располагался менее удачно, чем латвийский – здесь не было никаких сквериков, под деревьями которых так удобно стоять незамеченной, наблюдая за входом в театр. Максимум, что здесь можно было сделать, – это перейти на другую сторону и надеяться, что Регина увидит Половнева раньше, чем он ее.

Она еще раз обдумала все варианты. Вот она видит его и подходит. А если он не один? И если она его пропустит? А может быть, он вообще сегодня по каким-то причинам не придет в театр? Ни для одного варианта у нее не нашлось достойного плана действий.

И еще очень хотелось есть.

Она рискнула отбежать в булочную и купила себе вкусную сдобу с обсыпающейся сахарной пудрой. Второй бросок был совершен после мучительных раздумий еще дальше – за кефиром. Это дало ей сил еще на два часа.

Народу действительно в театр входило довольно много. Но Половнев не появлялся. Беда была в том, что она не могла ждать, как вчера, до вечера. Пять часов было крайним сроком: надо успеть добраться до Резекне, а оттуда прямо на вечерний псковский поезд в Москву. Быстрее, но дороже – поезд «Рига – Псков». Но это на крайний случай.

Она изучила уже всех продавцов за ближайшими витринами и официантов в кафе – что хуже, и они не без любопытства изучили ее. Посчитала точное количество шагов от одного перекрестка до другого. Несколько раз переходила дорогу, вплотную подбиралась к двери служебного входа и поспешно уходила, почти убегала – это было похоже на игру кошки с пойманной мышкой. Еще через три часа она устала. Поток входящих иссяк: очевидно, все, кто должен был прийти в театр, пришли. Половнева среди них не было.