Пролог

– А она часом не беременная у тебя?

Собственно, вопрос этот назрел у многих. Но задать его решилась только Федосевна: было неловко, девка все-таки не замужем.

Андрей Петрович помрачнел. И он думал об этом, особенно когда вспоминал тот недвусмысленный синяк под скулой. Но после этого, насколько он мог понять, дочь больше ни с кем не встречалась, хотя некий Павел Аникеев звонил регулярно и даже прислал два письма. Что же, вот так, с одного раза? Это слишком нелепо. И потом, анализ крови показал бы.

Анализ крови и показал. Еще неделю назад врач-гематолог слегка даже разочарованно – с какой ерундой приходится иметь дело! – озвучила ей «приговор»: восемь недель. Конечно, Маша сказала папе, что все в порядке. К счастью, гематолог сидела в дальнем корпусе Боткинской и лично с папой знакома не была.

Всю эту неделю она промаялась. У нее была еще буквально пара недель, чтобы принять решение. Если аборт, нужен врач и деньги. Ну, деньги она как-то придумает, как добыть, что-нибудь провернет с папой, заморочит голову. Но где взять врача? Да еще такого, чтобы и не угробил, и не донес папе.

Или оставить? Но это вообще кошмар какой-то. Зачем ей ребенок Аникеева? Она с сомнением прислушивалась к тому, что происходит внутри нее, но ничего не чувствовала. Порывшись в папиных справочниках, нашла изображение двухмесячного эмбриона и попыталась представить его в себе. Даже сняла одежду и спустила трусы. Никакого результата. Живот пока был какой обычно. Она осторожно помяла его, пытаясь что-нибудь нащупать, но испугалась, что раздавит эмбрион, и отдернула руки.

Ужасно. Конечно, она хотела в будущем детей, но любимых, желанных, от горячо любимого и единственного. Это даже нечестно по отношению к ребенку, которого она не сможет любить.

Надо было звонить Аникееву, как ни крути. Он заварил – ему и расхлебывать, пусть ищет врача. Возможно, у Фиры кто-то остался из уцелевших знакомых отца, но в своей компании она бы ни за что не призналась, хотя знала, что не встретит осуждения. Регине она сказала. Регина ужаснулась, очень устыдилась несработавшей аскорбинки, но помочь ничем не смогла. Предложила, правда, узнать у Ирки Фетисовой – та не ограничивалась со своими кавалерами только прогулками под ручку и про «все такое» много знала. Но и Ирку Маша отвергла. Они не любили друг друга подсознательной классовой нелюбовью, а тут еще в сентябре Регина, которая совсем забросила Ирку, выкинула прощальный фортель: села не с ней, на галерке, где так удобно было шептаться и переписываться, а во втором ряду, прямо перед носом преподавателя, вместе с Машей, и что-то усердно все время конспектировала. Когда перед лекцией Ирка это увидела, она сначала решила, что это просто недоразумение и Регина ее не видит.

– Гууууль? – крикнула она сверху.

В голосе было недоумение и, немного, страх. С ней не очень-то дружили, Регина была ей нужна.

Регина обернулась, поискала глазами Ирку, нашла и, дружелюбно ей помахав, отвернулась. Белобрысая задавака Тарасевич рылась в сумке и делала вид, что к ней это вообще не относится.

Так все и кончилось.

Да, идти к Ирке не стоило.

Маша нашла бумажку с телефоном – сама бы выбросила, но отец сохранил, у него все бумаги всегда были в порядке. Внутренне корчась от отвращения – сразу вспомнились и ночь, и синяки, и похмельная тоска – набрала номер. Подошла, по-видимому, одна из старушек-соседок.

– Здравствуйте, – сказала Маша. – Позовите, пожалуйста, Павла.

– А кто это говорит? – спросила старушка.

– А это кто говорит? – раздраженно отозвалась Маша. Она понимала, что грубит, но удержаться не смогла. Пусть это будет местью за «опять привел».

– Это его мать! – мгновенно, как будто ждала этого выпада, как будто первый вопрос был умело подготовленным манком в ловушку, взвилась старуха.

«Мамаша» – вспомнила Маша.

– Меня зовут Мария, – сказала она. Нет смысла конфликтовать.

– А фамилия у вас есть, Мария?

– Есть, – прямо ответила Маша на поставленный вопрос и замолчала.

Нет, конфликта не избежать. Старуха действительно начала выкрикивать что-то возмущенное, как послышался мужской голос, звуки приглушенного спора, и в трубке возник Аникеев:

– Маша? Маша, это вы?

– Да, – сказала Маша и удивилась, что ей не противно. Даже некое облегчение и надежда, что кто-то решит ее проблему.

– Маша, я звонил вам, – заторопился Аникеев, – и письма еще писал, вы, наверное, не получили, наверное, адрес был…

– Нет. Я получила, – равнодушно сказала Маша. – Но читать не стала.

Она правда их не читала. Аникеев осекся и замолчал.

– И я никогда бы не позвонила вам, – жестоко продолжила Маша и, решив не тянуть, сразу добавила: – Дело в том, что я беременна. Естественно, от вас.

– Ааа… – протянул Аникеев и замолчал.

В трубке стало слышно, как где-то в глубине квартиры ругается мамаша. Пауза затянулась.

– Что молчите? – спросила Маша.

На самом деле она тоже не очень понимала, что говорить дальше.

– Ааа… – опять сказал Аникеев, – ааа… вы давно знаете?

– Какое это имеет значение?! Недавно! Две недели!

Аникеев окончательно исчез.

– Алло?