Пролог

– Я здесь, – неожиданно он заговорил довольно решительно. – Знаете что? Давайте повидаемся! Нам надо повидаться. Это не надо обсуждать по телефону, да и мамаша здесь, давайте повидаемся!

– Ну… давайте, – сказала Маша.

В самом деле, не по телефону же.

Он пришел на встречу с гладиолусами.

Если представить мысленно некую ось, на одном конце которой будут рассудительные и практичные люди, а на другом – Регина, то сейчас Аникеев абсолютно точно претендовал на то, чтобы Регину потеснить. Гладиолусы!!!

Маше пришлось их взять, и толстые стебли с тяжелыми цветками мгновенно оттянули руку.

Она устало посмотрела на Аникеева – у нее не было сил возмущаться.

– Пойдемте, – сказал Аникеев и взял ее под свободный локоть.

У него явно был какой-то план.

Планом оказалось кафе-мороженое на улице Горького. Какая банальность.

Сели, заказали.

– Может быть, вина? – спросил Аникеев и тут же смутился: обоим моментально вспомнилась их ночь. И потом, беременным же нельзя?

– Конечно. Вина. Отлично, – сказала Маша. – Заказывайте, заказывайте!

С Аникеевым почему-то хотелось быть стервой, и если даже бы она и не была беременна, стервой все равно нравилось бы быть. Он был какой-то покорный, этот Аникеев. Мы ведь всегда настраиваем собеседника на определенное к себе отношение.

Стали ждать заказ.

Тяжелые и длинные гладиолусы Маша положила на край стола. Вынырнул официант с вазой, поставил, но они перевешивали, и ваза падала. Помаявшись, официант унес цветы вместе с вазой.

Больше смотреть было не на что, пришлось смотреть друг на друга.

Аникеев был неприятный: невысокий, полный, немного одутловатое лицо нездорового цвета. Разве глаза у него были ничего: карие, живые, неглупые. Но он старался не встречаться с ней взглядом.

– Что, Павел, делать будем? – спросила Маша.

Видимо, на гладиолусах и кафе запас его инициативы иссяк.

– Он поднял на нее глаза:

– А вы что думаете?

– Аборт, что еще.

– Аборт?

Маша злобно посмотрела на него.

– У вас какие идеи?

– Выходите за меня замуж, – сказал Аникеев.

От неожиданности Маша откинулась на спинку стула и как-то очень по-театральному ахнула. Потом замолчала. Она ожидала любого предложения, кроме этого, и любое предложение, кроме этого, было бы удачнее. То есть не только родить ребенка Аникееву, но и стать его женой. Фантастическая перспектива. Почему бы, действительно, не выйти замуж за Аникеева, если можно и выйти.

Он расценил ее молчание как колебание и, следовательно, возможность «да».

– Мы ведь можем жить отдельно, – сказал он. – С мамашей это я потому что – почему бы и нет, пока я один. А так у меня есть сбережения, и потом, нас могут в очередь поставить. Но она, знаете, часто уезжает к сестре в Рязанскую область, – и Аникеев принялся торопливо и путано объяснять все возможные перспективы.

Обзавестись, что ли, родней в Рязанской области, тоскливо подумала Маша. Что-то все же мешало ей сразу остановить этот просительный поток. В целом Аникеев был неприятен и жалок, но что-то таилось в глубине его, чего Маша пока никак не могла понять. Что-то недоразъясненное с прошлого раза.

– Скажите, – вдруг спросила она, прервав его утопические прожекты на каком-то особенно увлекательном пункте, – а Гарольд – это кто?

– Гарольд?

– Ну да. Вы мне тогда, – на «тогда» Маша немного запнулась, но выправилась, – все рассказывали про какого-то Гарольда.

– Это лошадь, Гарольд. Жеребец. На ипподроме.

Вот что было внутри. Так он игрок. Неожиданно повеяло Достоевским. Дома было дореволюционное собрание, которое она почти все одолела, остались «Бесы» и «Карамазовы», отложенные на «когда поумнею». Значит, игрок. Она мгновенно представила, как холодным ноябрем копает с мамашей в Рязанской области картошку, выбирая из земли последние мелкие клубни негнущимися окоченевшими пальцами, а тем временем в Москве Аникеев закладывает в ломбард ее последнюю теплую юбку.

Маша посмотрела на него с бо́льшим интересом.

– Вы, что же, игрок?

– Не совсем, – он смутился. – Я – нет, я… помогаю выиграть другим. Знаете, иногда можно не то чтобы договориться, но и не совсем угадать, то есть забеги бывают разные, некоторые – их, конечно, больше, конечно! – они абсолютно честные, но бега – это, понимаете, это не только спорт…

Ааааа! Так он мошенник! Жучок! Жучила!

Маша чуть не засмеялась: ситуация с каждой минутой становилась все более фантастической в своем идиотизме. Но тут еще одна мысль пришла ей в голову – странно, что только сейчас.

– Погодите, – сказала она, опять перебив на увлекательном месте, – а вы, что же, любите меня?

Аникеев осекся и почти с ужасом посмотрел на нее.

– Ну вот жениться-то вы хотите вместо аборта – это из-за любви? Или так, благородство?

Аникеев опустил глаза и замолчал. Повисла пауза. Если бы он что-то ответил сразу, было бы ничего. Но молчание с каждой секундой делало ее вопрос все более бестактным, а его – все более похожим на хорошего человека.

– У меня, – наконец с трудом сказал Аникеев, не поднимая головы, – у меня… мне никогда не встречались такие девушки, как вы.

На секунду появилось желание съязвить, но она тут же почувствовала, что не стоит.

Оба опять замолчали.