Промельк Беллы

В.П.: Тот факт, что Бродский разлучен с русским читателем и, что более важно, русский читатель разлучен с ним…

Б.А.: Из этого важно только одно, что сам Иосиф этим огорчен. Так или иначе, стихи Бродского – это лучшее, что сейчас есть в русской поэзии.

В.П.: Да, но они недоступны широкому русскому читателю.

Б.А.: Да, они недоступны, но мы не можем всего добиться. Если мы уже в мире имеем великого русского поэта, то не будем капризничать и не будем говорить: все должно быть хорошо. Ну, сейчас не прочтут, потом прочтут.

В.П.: Я не совсем об этом. Подготовлен ли русский советский читатель к пониманию поэзии Бродского?.. Ведь он труден.

Б.А.: Он труден. Но все-таки в России есть люди, которые умеют думать, и их немало… Я исторически как-то об этом думаю: не прочитают его сегодня – прочитают завтра. <…>

В.П.: Еще одна тема, очень важная для Бродского. Ему кажется, что мы стоим на пороге постхристианской эры, если уже не перешагнули его.

Б.А.: Да, у Бродского эта идея выражена очень сильно. Я думаю, что если все на какое-то время и погибнет, то все равно это возродится; все равно будет. Иначе и не может быть. Или в пепел все превратится. Потому что это гармония, а гармония такова, что ее никакими искусственными силами нельзя уничтожить. Нарушить, разрушить – это возможно, но навсегда уничтожить невозможно.

Кстати, стихи Бродского – это… я даже не знаю, как это назвать… мысли о Боге. Поэт всегда разговаривает только с Богом, остальное…

В.П.: В этом смысле вы согласны с теми, кто считает, что поэт не может быть неверующим по существу?

Б.А.: …Да. Дар – это Божья милость. Это может не совпадать с религиозным представлением, но это, несомненно, так. <…>

Радость и грусть

Вскоре после получения Бродским Нобелевской премии мы приехали в Лондон для выступления Беллы в Национальном театре на Темзе. Переводы стихов читала Ванесса Редгрейв.

Выяснилось, что Бродский в это время тоже был в Лондоне. Мы нашли по телефону (через Валю Полухину) и поздравили его с премией. Он был чрезвычайно рад нашему звонку, и мы попытались встретиться, но это оказалось невозможно, потому что Иосиф в этот день улетал в Америку, а находились мы в совершенно разных точках Лондона, и из-за дальности расстояния даже на такси добраться было чрезвычайно трудно. Наш первый день в Лондоне из радостного превратился в грустный…

Прошло два года, и в 1989 году Белла была приглашена для участия в Международном фестивале поэзии в Роттердаме. И мы вылетели в Голландию.

Поездка была окрашена образом самого Роттердама. Судьба города, о которой ранее нам задумываться не приходилось, предстала перед нами воочию. В начале Второй мировой войны город был стерт с лица земли немецкой авиацией: так фашистская Германия предъявила ультиматум Голландии. И страна капитулировала. Память об этом акте вандализма осталась в скульптуре “Разрушенный Роттердам” Цадкина и в стихотворении “Роттердамский дневник” Бродского: