Читаем Промельк Беллы полностью

Сванетия давно меня привлекала, однако решиться на поездку было трудно: мне предстояло везти два больших подрамника, складной мольберт, большой зонт, тяжелые коробки с красками, этюдник, картоны, запасные холсты и теплую одежду для пребывания в горах… Нужны были деньги, которых не хватало. Добираться тоже было не просто: самолетом до Тбилиси, потом пересадка на маленький самолет до Зугдиди, а дальше – рейсовым автобусом до Местии…

Самое удивительное, что нам удалось осуществить замысел.

Страна тысячи башен поразила меня суровой красотой. Окаймленная с трех сторон горными грядами долина замыкается величественной горой Ушба, гигантским неприступным утесом, причудливый силуэт которого стал символом древней страны.

В каком-то смысле Сванетия была заново открыта в 1920-х годах. Изолированная от внешнего мира, она шагнула из средневековья прямо в современность. Сваны подчинялись обычаю кровной мести и вели многолетние междоусобицы, в результате которых целые семьи годами оборонялись и отсиживались в башнях. Здесь царила необыкновенная строгость нравов, а сохранившиеся элементы общинного строя придавали образу жизни своеобычный демократизм – все главные вопросы решались советом старейшин и собранием общины. Нога завоевателя не ступала по земле вольной Сванетии, к тому же у сванов никогда не было крепостного права и дворянские титулы носили условный характер. Есть легенда: в XVI веке князь Пута Дадешкелиани решил обложить данью жителей общины Ушгули. Ушгульцы, не желая подчиняться, убили князя – свинец для пули в равном количестве принесли все дворы общины. К курку ружья привязали длинную веревку. По условному удару в колокол веревку потянули все разом – ответственность за убийство легла на всех жителей Ушгули.

Мы с Виктором Борисовичем провели в Сванетии месяц. Жили в селе Местия, в настоящем сванском доме, и, проснувшись утром, иногда с удивлением обнаруживали, что находимся выше облаков. Виднелись лишь вершины гор, да кое-где туман прорезали столь любимые нами башни. Позавтракав, отправлялись на пленэр. Виктор Борисович – с этюдником и небольшим картоном, а я – с холстом огромного размера на подрамнике, складным мольбертом и красками. Вид у меня был довольно причудливый, однако безумец, каким я представал в глазах людей, всегда вызывает сочувствие. Прохожие мне кланялись и почтительно здоровались. Писал я масляными красками, разведенными на скипидаре, чтобы быстрее высыхали. Закончив работу, относил картину домой и мылся в тазу водой, припасенной с ночи.

Вечером после трудов праведных мы с Виктором Борисовичем шли в кафе ниже нашего дома, на площади, и, не дожидаясь горячего лобио и грузинской солянки (мясо в соусе), начинали пить вино. Меню разнообразием не отличалось: нравы в Сванетии спартанские. Зато сухое вино каким-то чудом можно было заказать, вероятно, потому, что Местия – центр этого горного края. Нигде больше вина не было. Ведь Сванетия находится на высоте около 2000 метров над уровнем моря, а виноград в горном климате не растет. Здесь повсеместно пьют араку – брагу крепостью 10–12 градусов. Это мутная, слабо-молочного цвета жидкость, которую называют “местным пивом”. Сваны употребляют араку с легкостью, а для меня это стало непростым испытанием – приходилось выпивать граненый стакан залпом, чтобы не чувствовать непривычного вкуса. Но потом, конечно, смиряешься и с этим.

Постепенно завязались дружеские связи с завсегдатаями кафе. В разговорах все чаще возникало слово “Ушгули”, и нам все больше хотелось поехать туда. Один из наших новых друзей, Чичико, предложил отвезти нас на своем “уазике”.

Путь в легендарную общину Ушгули пролегал от села к селу: в каждом Чичико останавливал машину и договаривался со старейшинами, чтобы они открыли маленькую церквушку, стоявшую, как правило, на вершине холма. Он хотел показать нам хранившиеся там удивительные художественные сокровища.

Небольшие каменные храмы, перекрытые сверху двухскатной крышей, имели квадратные пропорции и узкое оконце-щель в торцевой алтарной стене. Над коньком крыши возвышался крест. Массивные, обитые железом двери не позволяли посторонним проникнуть внутрь. Старейшина открывал замок огромным ключом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие шестидесятники

Промельк Беллы
Промельк Беллы

Борис Мессерер – известный художник-живописец, график, сценограф. Обширные мемуары охватывают почти всю вторую половину ХХ века и начало века ХХI. Яркие портреты отца, выдающегося танцовщика и балетмейстера Асафа Мессерера, матери – актрисы немого кино, красавицы Анель Судакевич, сестры – великой балерины Майи Плисецкой. Быт послевоенной Москвы и андеграунд шестидесятых – семидесятых, мастерская на Поварской, где собиралась вся московская и западная элита и где родился знаменитый альманах "Метрополь". Дружба с Василием Аксеновым, Андреем Битовым, Евгением Поповым, Иосифом Бродским, Владимиром Высоцким, Львом Збарским, Тонино Гуэрра, Сергеем Параджановым, Отаром Иоселиани. И – Белла Ахмадулина, которая была супругой Бориса Мессерера в течение почти сорока лет. Ее облик, ее "промельк", ее поэзия. Романтическая хроника жизни с одной из самых удивительных женщин нашего времени.Книга иллюстрирована уникальными фотографиями из личного архива автора.

Борис Асафович Мессерер , Борис Мессерер

Биографии и Мемуары / Документальное
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке
Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Писателя Олега Куваева (1934–1975) называли «советским Джеком Лондоном» и создателем «"Моби Дика" советского времени». Путешественник, полярник, геолог, автор «Территории» – легендарного романа о поисках золота на северо-востоке СССР. Куваев работал на Чукотке и в Магадане, в одиночку сплавлялся по северным рекам, странствовал по Кавказу и Памиру. Беспощадный к себе идеалист, он писал о человеке, его выборе, естественной жизни, месте в ней. Авторы первой полной биографии Куваева, писатель Василий Авченко (Владивосток) и филолог Алексей Коровашко (Нижний Новгород), убеждены: этот культовый и в то же время почти не изученный персонаж сегодня ещё актуальнее, чем был при жизни. Издание содержит уникальные документы и фотоматериалы, большая часть которых публикуется впервые. Книга содержит нецензурную брань

Алексей Валерьевич Коровашко , Василий Олегович Авченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Лингвисты, пришедшие с холода
Лингвисты, пришедшие с холода

В эпоху оттепели в языкознании появились совершенно фантастические и в то же время строгие идеи: математическая лингвистика, машинный перевод, семиотика. Из этого разнообразия выросла новая наука – структурная лингвистика. Вяч. Вс. Иванов, Владимир Успенский, Игорь Мельчук и другие структуралисты создавали кафедры и лаборатории, спорили о науке и стране на конференциях, кухнях и в походах, говорили правду на собраниях и подписывали коллективные письма – и стали настоящими героями своего времени. Мария Бурас сплетает из остроумных, веселых, трагических слов свидетелей и участников историю времени и науки в жанре «лингвистика. doc».«Мария Бурас создала замечательную книгу. Это история науки в лицах, по большому же счету – История вообще. Повествуя о великих лингвистах, издание предназначено для широкого круга лингвистов невеликих, каковыми являемся все мы» (Евгений Водолазкин).В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Мария Михайловна Бурас

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее