Промельк Беллы

Чтобы развеяться, мы зашли в какой-то шалман, прекрасно выпивали, веселились, и я вспомнил забавный случай, подтверждающий правоту Отара. Во время одного застолья тамада среднего “художественного уровня”, но безумно энергичный, кричавший свои тосты, учивший всех пить до дна и с неимоверным усердием руководивший застольем, в итоге напился, упал головой в тарелку и заснул. Белла мрачно на него посмотрела и сказала: “Сам Везувий и сам Помпея!”

Мне нравится история, рассказанная Юрием Ростом. Однажды, когда Юра еще жил на Беговой улице, к нему пришел Отар и увидел на столе приспособленный под пепельницу человеческий череп. Отар возмутился и сказал, что череп необходимо похоронить со всеми почестями. И, несмотря на позднее время, Отар с Юрой, взяв этот череп, две лопаты и бутылку коньяка, пошли на ипподром, вырыли могилку, опустили в нее череп и поставили крестик. Потом помянули обладателя черепа и, завершив таким образом обряд, вернулись обратно. Эту историю можно было бы назвать “Судьба человека”.

Запомнился и другой случай: 9 мая 1978 года в моей мастерской собралась довольно причудливая компания поэтов, которые, подвыпив, стали читать стихи, не без гордости представляя на суд то, что было написано за последнее время. Среди гостей был и Отар. Совсем немного выпив, он поднялся на антресоль, где принялся писать письмо на имя председателя Государственного комитета СССР по кинематографии Филиппа Ермаша. Я стоял рядом с Отаром и, как ни странно это звучит, учил его, как такое письмо следует составить. Отара не пускали за границу: на многочисленные приглашения из Франции Госкино (в лице Ермаша) отвечало вежливым отказом, мотивируя его тем, что Иоселиани болеет и не может принять эти приглашения.

Я настойчиво советовал Отару послать французам собственноручно написанные письма, где говорилось бы о его прекрасном самочувствии и согласии приехать по официальному приглашению. Кроме того, я предлагал Отару занять более активную позицию – написать Зимянину, главному идеологу советской власти, и пожаловаться на Ермаша. С моей точки зрения, в этом вопросе между Зимяниным и Ермашом должны были возникнуть неминуемые противоречия и дело могло сдвинуться с мертвой точки.

У нас был личный опыт общения с Зимяниным. Незадолго до того мы с Беллой получили приглашение выехать во Францию. Возможность поездки обсуждалась с Васей Аксеновым у меня в мастерской, и точно так же, как я теперь учил тактике поведения Отара, Василий учил Беллу, как вести себя с Зимяниным, к которому ей предстояло идти на беседу. Василий говорил:

– Ты должна сказать Зимянину, что вы с Борей получили приглашение от Марины Влади и что ты не крепостная девка Феликса Кузнецова в Союзе писателей, а знаменитая русская поэтесса Белла Ахмадулина…

На следующее после разговора с Аксеновым утро в мастерской раздался телефонный звонок. Трубку взял заночевавший у меня ленинградский друг Алик Левин. В трубке раздался строгий голос, для начала осведомившийся, правильно ли набран номер, а затем попросивший к телефону Беллу Ахатовну. Алик честно ответил, что она спит. Голос в трубке посуровел:

– Придется разбудить! Это говорят из секретариата товарища Зимянина!

Алик перепугался и побежал нас будить. Белла взяла трубку, и ей сообщили, что Михаил Васильевич Зимянин ждет ее через час в своем кабинете, в здании ЦК партии на Старой площади. Стремительно собравшись, мы тронулись в путь на моих видавших виды “жигулях”.

Мы сильно опаздывали. Когда два грозных милиционера у ворот ЦК со стороны улицы Куйбышева попросили Беллу предъявить паспорт, она вытащила его, раскрыла – и паспорт, состоявший из отдельных листочков, разлетелся по ветру за ограду ЦК. Оба милиционера бросились догонять улетающие страницы. Я уверен, что предполагаемые злоумышленники могли в этот момент совершенно беспрепятственно прорваться на территорию “святая святых”. Стараниями стражей порядка паспорт, наконец, воссоединился в единое целое, и они неохотно пропустили Беллу на заветную территорию.

Зимянин принимал Беллу строго по-деловому, интересуясь деталями заполнения анкеты. Правда, он подсматривал ее имя-отчество, записанное на специальной бумажке, лежавшей в ящике его письменного стола, который он каждый раз выдвигал, чтобы свериться с текстом, прежде чем уважительно к ней обратиться. К тому же он, как бы незаметно для Беллы, вытягивал из приоткрытого ящика сигарету Marlboro для себя, вежливо угощая Беллу “Столичными”, которые лежали на столе.

Белла мучительно вспоминала, что ей наказал Вася Аксенов, но слова вылетели из памяти, и лишь в последний момент она выпалила:

– Я не крепостная девка Белка! И я хочу поехать по этому приглашению!

Зимянин поднял брови и сказал:

– Спокойнее, спокойнее, Белла Ахатовна!

Но выезд все же разрешил!

Отар еще не собрался с духом, чтобы резко сформулировать свою позицию, а я рекомендовал ему быть настойчивее.