Промельк Беллы

И я, и Белла испытывали священный трепет, когда ступали на землю Грузии, а Белла к тому же говорила, что она считает день потерянным, если в течение его не встретила хотя бы одного грузина. Мне приходилось видеть, как на улицах Москвы она бросалась к людям, говорившим по-грузински, и приветствовала их на родном языке:

– Гамарджоба, Сакартвелас!

Как правило, они отвечали чрезвычайно вежливо и тоже церемонно приветствовали Беллу, конечно, узнавая ее.

Но как-то раз она бросилась вот так к компании мужчин, что-то серьезно обсуждавших по-грузински, а они оказались очень темными людьми, может быть, даже бандитами. Поначалу они были совершенно растеряны и не знали, как реагировать, но потом все равно повели себя пристойно, только с недоверием оглядывали меня, когда я поспешил на помощь Белле.

Наше с Беллой пребывание в Тбилиси было перенасыщено общением. Самыми близкими нам людьми неизменно оказывались те, кто составлял описанную мною ранее компанию: это Отар Иоселиани, Сережа Параджанов, Гия Маргвелашвили, Чабуа Амирэджиби, Резо Амашукели, Юра Чачхиани и его жена Манана Гедеванишвили. Иногда этот круг расширялся, однако без преувеличения можно сказать, что душой этого общества был Сережа Параджанов, хотя некоторые наши друзья затруднялись с ним общаться из-за некоторой психологической несовместимости. Белла в таких случаях говорила: “Из великих людей гарнитура не сделаешь!”

Отар Иоселиани также обладал и обладает гордым и непреклонным характером, и иногда было очень непросто зайти вместе с ним к Параджанову. В детстве они учились в одной школе, и уже тогда наметились между ними разногласия. Отар был наш ближайший друг, и в один из дней нашего пребывания в Тбилиси он преподнес Белле самую дорогую для него и памятную вещь – офицерскую шашку своего деда, некогда служившего в царской армии.

Затем мы с Беллой погрузились в его джип тех лет – автомобиль ГАЗ-69 (которым Отар очень гордился!), и он подвез нас к дому Сережи Параджанова, но не захотел вместе с нами идти к нему в гости. Белла не выносила какой-либо предвзятости по отношению к человеку, близкому нам. Она настаивала, чтобы Отар шел с нами к Сереже. Я, в свою очередь, не мог видеть, как под угрозу ставятся наши многолетние дружеские отношения, и тоже страстно уговаривал Отара пойти. Но Отар был неумолим.

Тогда Белла сказала:

– Забирай свою шашку, если не можешь на деле доказать преданность нашей дружбе!

И Отар сдался, поставил машину и поплелся к Сереже. Конечно, в застолье все эти настроения и предубеждения рассеялись, и мы радостно общались вчетвером.

Отар в это время уже был во славе опального кинорежиссера, сопутствовавшей ему и его фильмам “Жил певчий дрозд”, “Листопад” и т. д.

Жил он на улице Барнова, 12, в одноэтажном старинном доме, в большой старомодной запущенной квартире, окруженный фотографиями своих родителей, их друзей и родных. Это были прекрасные дореволюционные фотографии, сильно пожелтевшие от времени, некоторые – с выдавленным вензелем владельца фото ателье. Фотографии висели на стенах с обшарпанными обоями, в старых, тоже изрядно потертых рамах за утратившим былую прозрачность стеклом.

Меблировку составляли разрозненные предметы, созданные руками мастеров позапрошлого века. Мне казалось, что эти вещи были наделены душой и могли многое рассказать и о времени, и о своей прошлой жизни. Такими были стулья, обитые прозрачными, в дырочку, циновками с покоящимися на них истертыми подушечками, шкафы, поскрипывающие, когда к ним прикасались, обеденный стол, накрытый пожелтевшей скатертью с бахромой, и маленькие круглые столики, служившие подставками для каких-то изогнутых ваз с засохшими цветами.

Именно этот окружавший Отара мир с любовью и вниманием ко всем мелким деталям перенесен в его фильмы. Мы с Беллой всегда узнавали его и в ранних лентах Иоселиани, и в картинах, снятых во Франции.

В общении Отар был нелегок, делая исключения лишь для близких друзей. У него были строгие принципы поведения: он, например, нарушая грузинскую традицию, никогда не ходил в гости, если не был знаком с хозяевами. Отступления от этого правила ничем хорошим не кончались. Помню, как мы с Беллой уговорили его пойти к малознакомым людям в весьма богатый дом. Хозяева настойчиво приглашали нас, а мы – Отара.

Когда мы сели за стол, тамада очень оживился и принялся произносить невероятно пространные тосты. Через три тоста Отар тихо встал, незаметно вышел в переднюю, накинул пальто и собрался уходить. Я бросился за ним, остановил на пороге и вернулся за Беллой, уже смирившейся со своей участью. Я объяснил, что Отар уходит и мы вместе с ним. Все это вызвало большой переполох среди гостей, но я был неумолим, и вскоре мы оказались на улице.

На мои замечания, что мы поступили невежливо, Отар мрачно ответил, что невежливо тамаде так бездарно говорить и заставлять это слушать.