Промельк Беллы

У Иосифа Нонешвили я жила довольно долго, играла с его маленьким ребенком. Когда получила первый гонорар за переводы Анны Каландадзе, мы пошли с мальчиком в магазин игрушек. Как он был счастлив, что на этот гонорар мы смогли купить все, что он хотел!

Одна комната у Йоськи считалась парадной, там он принимал гостей, предлагал вино. По ней мы все на цыпочках ходили – хрусталь стоял, такая мебель. А я жила в маленькой комнатке, где – самое потрясающее! – висел Пиросмани – настоящий, неокантованный, кудрями вился. В углу шла труба, из нее газ протекал, но я так любила эту комнатку, что мне даже запах газа был приятен.

Меня сопровождали всюду братья Чиладзе и Гия. Я узнавала Грузию: спрашивала слова, запоминала: петух – “мамали”, собака – “зари”. И просила всех говорить при мне по-грузински.

Они удивлялись и радовались: показывали мне всякие памятные места, рассказывали легенды. Например, легенду о том, что нужно прийти на берег Мтквари (Куры) и призывать какого-то рыбака: “Месропе, приди!” Они так всё подстраивали, что действительно кто-то появлялся. Это была инсценировка, конечно, но такая замечательная, утешительная.

Кстати, о Куре. Русские не могут выговорить “Мтквари”. А грузины не пользуются словом “Кура”.

Когда мы еще только познакомились, я как-то заговорила при Йоське о поэзии, о слове. Сказала: иногда поэт разрешает себе напечатать одно стихотворение в угоду власти, чтобы удалось напечатать два хороших. Но счет этот быстро меняется. Одно плохое, два хороших, потом наоборот – два плохих, одно хорошее. И так далее. “А слово, – сказала я, – не прощает лукавства! И слова будут пугаться тебя, как обманутые птицы”. Йоська был поражен этим образом, он думал, может быть, это лично к нему относится, хотя я не его конкретно имела в виду.

Йоська, конечно, народный поэт, только страшно подобострастный ко всякой власти. Но мне прощались все мои проступочки. Наша машина остановилась однажды на площади, и тут какая-то делегация едет. Они все полезли к памятнику Сталину, а я осталась сидеть в машине, выходить не собиралась. Йоська знал все мои штучки – я всегда плевала в сталинские памятники и в Дзержинского плевала. Он говорит: “Сейчас я тебя укрою”, – и как-то заслонил. Ну, я все равно плюнула и дальше сидела в машине…

Вообще мы часто озорничали, и при этом я много переводила, выступала. Озорничали как? Например, когда у Гурама Асатиани и его жены Мананы ребенок родился, мы целой компанией на радостях до рассвета колобродили, а потом под окнами у них кричали, чтобы она ребенка спящего показала нам.

С Гурамом я в составе делегации ездила в Западную Грузию. Там чудесно цвели гранаты, такими ярко-красными цветочками. Мы гуляли, и Гурам маленький цветочек граната мне подарил, в какую-то книжку я положила.

Прекрасная эта Западная Грузия, и отличные там вина: “Цинандали”, “Гурджаани” – не такие, как продаются в бочках. И место так называется, и вино: Алазанская долина.

Я там просто замечательных людей встречала! И только тупиц и идиотов не коснулась Грузия. Вот Владимир Фирсов [поэт. – Прим. авт.] прослышал, что грузины – щедрый народ, вина наливают сколько хочешь, и попросился туда на военную службу. Возненавидел грузин, они его тоже.