Промельк Беллы

Письмо Шеварднадзе

В ожидании суда Сергей Параджанов одиннадцать месяцев провел в заключении.

Из книги В. Катаняна “Параджанов. Цена вечного праздника”:

Мне в Москве позвонила Белла Ахмадулина. Они с Борисом Мессерером собрались лететь в Тбилиси. Ее поэзию очень ценил Эдуард Шеварднадзе, тогда первый человек в Грузии, и Белла Ахатовна надеялась передать ему письмо в защиту Параджанова.

Все мы прикидывали: что и как написать? Рассудив, что просто отпустить Сергея на все четыре стороны невозможно (честь мундира!), было решено просить, чтобы приговор вынесли условный. Что угодно, только условно.

В начале апреля 1982 года мы с Беллой оказались в столице Грузии. И снова, как раньше, поднялись на улицу Котэ Месхи, 10. И нашли комнату Сережи опечатанной. Сестру его мы не застали. Дом казался вымершим.

Вернувшись в гостиницу, мы позвонили помощнику Шеварднадзе по вопросам культуры Владимиру Тарасовичу Алпенидзе, договорились о встрече. Он принимал нас со всей широтой грузинского гостеприимства. Мы объяснили ему цель нашего визита, попросив помочь передать Эдуарду Амвросиевичу письмо в защиту Параджанова.

Немного подумав, Алпенидзе согласился. Мы условились встретиться на следующий день. Он должен был заехать за Беллой и письмом по указанному адресу.

История создания письма достаточно колоритна. Маленькой компанией, состоявшей из Чабуа Амирэджиби, поэта Резо Амашукели, меня и Беллы, мы сидели в подвале хинкальной, расположенной у Центрального рынка. Директор хинкальной, близкий друг Чабуа, распорядился накрыть нам стол у себя в кабинетике. Здесь Белла писала свое письмо.

В углу маленькой комнаты с лампой под потолком высилось переходящее красное знамя с гербом СССР, вероятно, заслуженное в тот год хинкальной. На стене висел вымпел со словами “Бригада коммунистического труда”. За этим красным столиком усадили Беллу.

Посередине комнаты стоял большой канцелярский стол с ящиками для бумаг, укрытый толстым стеклом с фацетом, под которым находились календарь с советской геральдикой и какие-то бухгалтерские бумаги. На столе покоилась массивная чернильница с высохшими чернилами, столь необходимая для работы директора, и маленький пластмассовый стаканчик с засохшими шариковыми ручками. Именно на этот стол водрузили огромную порцию хинкали, зелень и поставили графины с водкой и граненые стаканы. Белла начала писать письмо Шеварднадзе, а я, Чабуа и Резо расположились за канцелярским столом.

Алпенидзе постоянно звонил, нервничая, что выпросил у Шеварднадзе для встречи с Беллой определенное время и просил не опаздывать. Белла, напротив, тянула время, выбирая максимально точные формулировки, потому что была очень строга к себе. А Чабуа и Резо стремились к тому, чтобы угостить нас хинкали.

Наконец письмо было готово…

Глубокоуважаемый Эдуард Амвросиевич!

Прошу Вас: не рассердитесь на меня. Моя нижайшая просьба сводится лишь к этому: прочтите мое письмо и не осерчайте.

Я пишу Вам в нарушенье общих и моих собственных правил. Но это моя человеческая правильность и моя безвыходность: я не могу не написать Вам.

Не гневайтесь: я о Параджанове! Я очень знаю этого несчастного человека.