Промельк Беллы

Само существование такого поэта, как Белла Ахмадулина, пожалуй, заполняет собою пробел, зиявший в истории русской литературы, а именно: это пустующее место Поэтессы конца XVIII – начала XIX века, недостающей звезды Пушкинской плеяды, прекрасной помещицы, наследницы итальянцев, обрусевших на морской службе, и старинного русского рода (из татар). (Говорю “Поэтессы” – ибо именно Поэта-девицы не хватает тем временам.) Воспитанная эмигрантом-вольтерьянцем, но научившаяся у него лишь изяществу шутки, наклонная скорей к глубокомыслию Новикова и А. М. Кутузова, любительница Тасса и Стерна, сочиняющая послания в стихах (но не к Булату, а, скажем, к Батюшкову), трогательно добавляя в конце “мой свет”. Она любима крестьянами и любит их не юно и слегка насмешливо. Дворня перешептывается наутро после отъезда гостей: барин кудрявый стишки читал, и наша барыня стишок читала про паршинский овраг, чувствительно так… <…>

Все это легко вообразить, и, наверное, благом для нашей словесности было бы существование у истоков ее такой поэтессы, но, слава Богу, XIX век не явился востребовать свою собственность, и еще большим благом и чудом стало то, что этот прелестный анахронизм был подарен нам во времена оттепели и, хотя помещен в чуждые себе времена и нравы, чудесно прижился в них, и как бедны были бы эти времена без него!

Белла часто вспоминала Лену и однажды ночью, не приурочивая свой порыв к какому-либо случаю, посвятила ей стихотворение, как бы в продолжение своей всегдашней думы о ней:

Столь хрупкая, что боязно дышать,
как при свече. Нет, груб и толст эпитет.
Я Леночкой зову Елену Шварц,
как град ее все называют Питер.

Есть снимок, где вдвоем она и дождь.

Печаль и ум – черт главная подробность.
И вся она – отверстых пульсов дрожь,
гордыни скромность и отваги робость.

Уж мая день двадцать восьмой настал,

не приукрасив смыслом сочиненье.
Мы встретились всего лишь век назад —
в столетье прошлом и тысячелетье.

Один ли век иль тысяча веков —

величина разлук неисчислима.
Ей не перечат почта и вагон.
Но вот стихи, вот ненаглядность снимка.

Четвертый час. Ход майской ночи быстр.

Младенец день – уже юнец пригожий.
Мне дан талант – ее талант любить:
капризный, вольный, с прочими не схожий.

И мысль о ней, прозрачно непростой,

свежа, как весть от Финского залива.
Быть ей никем, ни другом, ни сестрой.
Родства такого праведность взаимна.

Юрий Петрович Любимов

В причудливой судьбе художника, много времени посвятившего театру, в той или иной степени присутствует элемент случайности. Быть может, потому, что художник не сам выбирает режиссера и пьесу, над которой интересно работать.

Начало моей творческой жизни, совпавшее с рождением театра “Современник”, предоставило мне счастливую возможность проследить путь актеров и режиссеров от их первых робких попыток в театральном искусстве до творческой зрелости.