Промельк Беллы

В доме Родам Амирэджиби, вдовы Михаила Светлова и сестры известного писателя-сидельца Чабуа Амирэджиби, не понаслышке знающей, о чем речь, Николай Робертович читал вслух пьесу “Самоубийца”. Пьеса, написанная им не свободно, но как изъявление попытки художника быть свободным, в его одиноком исполнении была шедевром свободы артистизма. Особенно роль главного героя, бедного гражданина Подсекальникова, в тот вечер удалась трагически усмешливому голосу Эрдмана. Неповторимый затаенный голос измученного и обреченного человека как бы вышел на волю, проговорился. Знаменитый артист Эраст Гарин, близкий Эрдману, умел говорить так, в честь дружбы и курьеза их общего знания, но и это навряд ли сохранилось, прошло.

В этом месте страницы нечаянно вижу прекрасное лицо Михаила Давыдовича Вольпина, самого, сколько знаю, близкого Николаю Эрдману человека. Только его могу я спросить: так ли? нет ли неточности какой? С безукоризненным достоинством снес он долгую жизнь и погиб летом прошлого года в автомобильной катастрофе. Он тоже не имел обыкновения лишнего говорить. Но, если закрываю глаза и вижу его прекрасное лицо, – все ли прошло, все ли проходит?

<…> Один вечер радости все же был в этом доме на моей памяти. Нечто вроде новоселья, но Николай Робертович не имел дарования быть домовладельцем. Среди гостей – Михаил Давыдович Вольпин, Андрей Петрович Старостин, Юрий Петрович Любимов, никогда не забывавшие, не покидавшие своего всегда опального друга.

Последний раз я увидела Николая Робертовича в больнице. Инна, опустив лицо в ладони, сидела на стуле возле палаты. Добыванием палаты и лекарств занимался Юрий Петрович Любимов. И в тот день он добыл какие-то лекарства, тогда уже не вспомогательные, теперь целебные для меня как воспоминание – добыча памяти со мной.

Привожу здесь рассказ Юрия Петровича, воспроизведенный им со слов Михаила Давыдовича Вольпина, о встрече Эрдмана и Вольпина с заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС Ильичевым на худсовете, который обсуждал их новый сценарий.

Мне кажется, что именно у них, у своих старших товарищей по театральному цеху, Юрий Петрович учился мужеству, принципиальности и бесстрашию. Из его рассказа: