Вернулись в Москву, уехали на юг, вернулись в Москву, во мне увеличивалась мысль о Вас, но даже (в доме артиста Козакова) сразу выглядев Вашу книгу, словно она меня окликнула, взяв ее и держа, я ее не попросила на время: то ли громоздкость я в это вкладывала, то ли она посылала мне весть: жду! Вскоре, в моем же доме и моя, она упала мне в руки (у меня прежде две было, одна пропала, другая, подаренная Антокольским, сохранилась, притаилась и – объявилась). Это был ее поступок, грациозный прыжок, доброжелательная жалость. Даритель и подарок, откуда она пришла?
Медленно читая Вашу книгу, я возвращалась туда, где, как обманывает меня память, я родилась и жила и откуда меня похитили злые кочевники.
(У меня есть:
Души моей невнятная улыбка
блуждает там, в беспамятстве, вдали,
в той родине, чья странная ошибка
даст мне чужбину речи и земли.)
У меня действительно есть сильное ностальгическое чувство к той Москве, к той земле, к тому времени повсюду, и, поощряемое чтением, оно казалось мне всемогуществом – выйти на улицу в описываемое Вами. Движение вниз по Тверской, сквозь пред-Рождественское падение снега и свет розовых и голубых фонарей, для важной цели приобретения гравюры и альбома – благодаря Вам, не отнято у человечества.
Анастасия Ивановна, обещайте, что увидимся в октябре. Я и Боря, мы уезжаем на месяц на юг (в Пицунду и ненадолго в Тбилиси). Я найду седьмой номер журнала “Москва”.
Мне грустно прощаться с Вами – на маленькое время до октября.
Но зато из магнолиевых мест какая чудная приманка вернуться в дождик по асфальту: Вас наконец увидеть и все ненасытно говорить с Вами про разные великие пустяки.
Благодарю и целую Вас, и Боря кланяется Вам с почтением и обожанием. Всегда Ваша,
Белла Ахмадулина
Ноябрь 1976 – 3 сентября 1977
* * *
Встреч было очень много, и на Спасской улице в ее квартире, и в Переделкине, и в моей мастерской.
Белла давно хотела написать что-то такое о Марине Цветаевой, что могло бы вместить все размышления о ее поэзии и судьбе. Стихи она писала во множестве, постоянно обращаясь в мыслях к образу Марины, но этого ей было мало. И она написала доклад, который хотела бы прочесть со сцены. Так и случилось – на вечере в Пушкинском музее. Зная, что Анастасия Ивановна в зале, Белла обратилась к ней со словами:
Я почтительно и нежно благодарю прекрасную Анастасию Ивановну Цветаеву, которая превозмогла некоторую усталость, некоторую временную, как мы уверены, хрупкость самочувствия и вот – здесь, передо мной, и возвышает наш вечер уже до каких-то надзвездных вершин.
Анастасия Ивановна слушала выступление Беллы крайне сосредоточенно, боясь что-либо пропустить. А услышав эту проповедь любви к Марине Ивановне, услышав стихи, наполненные болью и обидой, не могла не откликнуться…