Промельк Беллы

Я сказала, что бежала бы Марины Ивановны, но моя страсть и горе к ней были таковы, что, не вытерпев их, я как бы возымела ее, снабдила себя ее близостью, помещенной даже не вблизи, а – внутри. Некоторые люди, и я, думали, что я неизбежно назову ее именем – сначала одну, потом другую – моих дочерей, но она, столь старшая – всем, сама была под своим именем, не оттесненная ими от истерзывающей любви и защиты. Да и нельзя посвящать детей и навлекать на них внимание судьбы. И имя это существует лишь однажды, одно и одиноко.

Но я – о том, как Ваша книга сразу заняла во мне свое место, словно давным-давно ей уготованное, нетерпеливо пустующее: когда же? И, может быть, когда я беспечно не искала встречи с Вами, меня баюкала дальняя заботливая музыка: все будет в свой час, не надо понукать время.

Некоторое время назад у меня пропали книги, и по некоторым и по Вашей – печалилась душа, стойкая и спокойная к пропажам, уж не любящая ли (любившая) уход вещей, даже дышащих и возвышенных, – прочь, в иную судьбу, может быть, выбранную ими для выгоды или гибельного обострения сюжета. Прежде я не неволила любимый предмет (книгу, и кольцо, и другое что-нибудь) – быть моим, отпускала на волю, а теперь заточаю некоторые вещи в моей приязни, стреноживаю их бег, всегда норовящий – куда-то вдаль. Подаренные мне, с заклинанием и любовью, куда они стремятся, какую знают цель?

В июле этого года мы с мужем провели на Оке семнадцать дней, выросших до объема несравненно большего времени, – не только силою этих дней и моих ночей при свече, но и непрестанной, часто неопределенной, мыслью о Вас и о Марине вместе, присваивающей – Ваше, бывшее и не иссякшее здесь. Зелень природы была очень свежа и остра, и невредимо светились в Оке Ваши, канувшие в нее, изумруды, Все Ваши взгляды на эти места были сохранны, я втягивала их в себя, и Поленово и Бёхово доверчиво возвращали мне на них расточенное Ваше зренье. Из этого проистекла и вилась, сама в себя впадая строка (не строка еще, а струйка слов): “Какая зелень глаз Вам свойственна, однако”. Я все смотрела, и ответный любовный взор зелени (Ваш?) сильным притоком поступал в зрачки. Какое блаженство было так переглядываться с природой как с Вами. Другие слова нависали и комариным облаком навязывались слуху, но я отмахивалась – как от комариного облака, медля, нежась и не продолжая:

… Какая зелень глаз Вам свойственна, однако…

(И тьмы подошв – такой травы не изомнут.

С откоса на Оку Вы глянули когда-то —

на дне Оки лежит и смотрит изумруд.)