Промельк Беллы

Даль – в белых нетях, близь – не глубока,
она – белка́, а не зрачка виденье.
Что за Окою – тайна, и Ока —
лишь знание о ней иль заблужденье.

Там упасают выпуклость чела

от разноцветья и непостоянства.
У грешного чела и ремесла
нет сводника лютее, чем пространство.

Оно – влюбленный соглядатай мой.

Вот мучит белизною самодельной,
но и прощает этой белизной
вину моей отлучки семидневной.

Уж если ты себя творишь само,

скажи: в чем смысл? в чем тайное веленье?
Таруса где? где Паршино-село?
Но, скрытное, молчит стихотворенье.

“Милость пространства” – 10–11 марта.

Сам посуди: про марта день девятый
еще моих ты не прочел стихов,
а я, под утро, из теплыни ватной
кошусь в окно: десятый день каков?..

И заключительный аккорд – “Строгость пространства”, написанное 11–12 марта:

Что марту дни его: девятый и десятый?
А мне их жаль терять и некогда терять.
Но кто это еще, и словно бы с досадой,
через плечо мое глядит в мою тетрадь?

Одиннадцатый, ты? Смещая очередность,

твой третий час уже я трачу на вчера.
До света досижу и дольше – до черемух,
чтоб наспех не сказать, как стала ночь черна…

Стихотворение “Кофейный чертик” написано тогда же: 12-13-14 марта. И вместе с ним “День: 12 марта 1981 года”.

Дни марта меж собою не в родстве.
Двенадцатый – в нем гость или подкидыш.
Черты чужие есть в его красе,
и март: “Эй, март!” – сегодня не окликнешь.

День – в зиму вышел нравом и лицом:

когда с холмов снега ее поплыли,
она его кукушкиным яйцом
снесла под перья матери-теплыни.

Я, как известно, не ложилась спать.

Вернее, это Дню и мне известно.
Дрожать и зубом на зуб не попасть
мне стало как-то вдруг не интересно.

Проснулась. Вышла. Было семь часов.

В закате что-то слышимое было,
но тихое, как пенье голосов:
“Прощай, прощай, ты мной была любима”.

Далее следует стихотворение “Рассвет”, поэт встречает новый день – 22 марта:

Светает раньше, чем вчера светало,
Я в шесть часов проснулась, потому что
в окне – так близко, как во мне, —
вещая
капель бубнила, предсказаньем муча.

“Непослушание вещей” – в ночь на 23-е и 23 марта днем. Стихотворения “Свет и туман” и “Луна до утра” помечены одними и теми же днями 26–27 марта.

Как бы светает. Но рассвета рост
не снизошел со зрителем якшаться.
Есть в мартовской унылости берез
особое уныние пред-счастья.

* * *

Что опыт? Вздор! Нет опыта любви.
Любовь и есть отсутствие былого.
О как неопытно я жду луны
на склоне дня двадцать второго.

Мне все труднее подступать к окну

чтоб за луной угнался провожатый
влюбленный глаз – я голову клоню
еще левей. А час который? Пятый.

На этом точка падает в тетрадь.

Сплошь темноты – все зримее и реже,
и снова нужно утро озирать —
нежнее и неграмотней, чем прежде.

27 же марта помечено стихотворением “Утро после луны”.