— Смотри, смотри! Что это? Зачем султану понадобилось так торопиться к нам?
Но испуганные возгласы Жайнака не произвели никакого впечатления на Чокана. Увлеченный состязанием, в альчики он только что промазал, и ему непременно хотелось отыграться. Вот-вот ему повезет! И действительно, повезло. Он, как опытный стрелок, прищурившись, тщательно вымерил расстояние и битой с влитым в нее свинцом стал подряд сбивать альчики, выстроенные в ряд.
Жайнак не успокаивался:
— Разве ты не слышишь, что я тебе говорю. Хан-ием в наш аул поскакал.
Чокан продолжал игру. Жайнак толкнул его под руку, и он вскипел:
— Перестань мне мешать. Не видишь, что ли, я выигрываю.
И, тяжело дыша от негодования, поведал своему другу притчу об охотнике.
— Ему сказали: «В ауле верблюд подыхает, а в твоей юрте дед умер». Охотник и отвечает: «Верблюда прирежут, а деда похоронят. Меня же не отвлекайте! Когда еще встретится такая добыча». Вот и ты пристал ко мне, когда удача пришла. Второй раз ее не дождешься!
— Без причины султан не поскачет! — продолжал волноваться Жайнак.
Чокан повторил еще раз слова охотника и добавил:
— Не приставай ко мне! Дай доиграть.
Жайнак повиновался Чокану, не стал больше докучать, но тревога неотвязно будоражила его. В самом деле, зачем поехал хан в их аул?
Игра закончилась под вечер, Чокан оказался победителем. Он не только быстро сравнял счет, но и остался еще и в большом выигрыше. Обрадованный победой, он прямиком отправился в Орду. Жайнак, обычно провожавший его до Белой юрты, присоединился к ребятам-карашинцам. Предчувствуя недоброе, он поскорее стремился узнать, что же стряслось в ауле.
Чокан, возвратившись домой, сразу вспомнил и внезапную поездку отца и волнение Жайнака. В юрте тихо и вяло занималась по хозяйству Зейнеп.
— Апа, — спросил он мать, — зачем он туда ездил?
— Да просто так, — неохотно и кратко ответила Зейнеп.
— А где сейчас отец?
— Уехал на охоту с беркутом.
Ответы матери были спокойными, Чокан наскоро поужинал и, утомленный игрой на такыре, завалился спать раньше времени. Ему и в мысли не приходило, что случилась беда.
Спал он крепко и долго, проснулся позднее обычного. Все уже встали. Должно быть, приближался обеденный час. Но тундук в юрте до сих пор не был открыт, и отец в полумраке читал молитву.
Чингиз не отличался аккуратностью в исполнении положенных мусульманам религиозных обрядов. В свободное от дел время или в часы угнетенного настроения он отдавал дань нафилю — молитве, не прочитанной в срок. И тогда долго не сходил с коврика — жайнамаза и усердно клал земные поклоны. Чингиз не терпел шума и малейших разговоров, когда исполнял молитвенный обряд. Одно неосторожное слово выводило его из себя; он обрывал молитву на полуслове и резко одергивал виновного. Как только Чингиз становился на жайнамаз, Зейнеп выводила детей из юрты. Если в Орде бывали гости, и они не смели войти в эти часы к султану.
Чокан посмотрел на молящегося отца и смекнул: скоро он свой нафиль не закончит. Мальчик осторожно поднялся с постели и на цыпочках выскользнул из юрты. Уже хотелось есть. В столовой юрте он застал мать. Зейнеп сидела пригорюнившись, низко опустив голову.
— Что случилось, апа? — Его одолевали тревога и недоумение.
Мать растерянно посмотрела, на своего Канаша и ничего не сказала. В ее глазах он уловил нечто большее, нежели грусть. Чокан понял: от него скрывают что-то серьезное.
— А Жайнак приходил, апа? — Он с умыслом задал этот вопрос. Ему и вправду надо было знать, появлялся ли его друг, еще вчера обещавший зайти за ним утром. И не было еще случая, чтобы Жайнак нарушал свое слово, даже если Чокан спал, он предупреждал мать или слуг, где он будет его ждать. Но Чокану кроме того хотелось развязать язык матери.
Уж не поссорились ли они с отцом? Чингиз даже в приступах гнева и пальцем не притрагивался к Зейнеп. При размолвке мать просто уходила из Белой юрты, пережидая где-нибудь в сторонке, пока Чингиз придет в себя и остынет.
Должно быть, они в самом деле поссорились, решил Чокан, представив отца на жайнамазе и опечаленную мать, не ответившую и на второй его вопрос. Наспех закусив, он вышел из юрты.
Перед самой юртой находился жер-ошак, яма для котла, в котором приготавливался обед. Возле крутилась Шуйке, сменившая Кунтай после ее ухода в Черный аул.
— Шуйке, ты не видела Жайнака? — окликнул Чокан служанку.
— Нет! — помотала она головой.
— Апырау, он же обещал прийти! Может, ты что-нибудь знаешь?
— Ничего я не знаю, — как-то странно ответила Шуйке, продолжая хлопотать у очага. И тут Чокан заметил, что и Шуйке тоже не такая как всегда. Мрачная, пришибленная. Разговаривать не хочет.
— И что это сегодня со всеми вами? — повысил голос Чокан.
В ответ Шуйке разрыдалась. Словно она ждала этого вопроса, чтобы горе, переполнявшее ее, выхлестнулось наружу.
Чокан, гордый мальчишка, не стал расспрашивать служанку. Да ему и не хотелось расстраивать ее дальше. Поплачет и отойдет. Он вернулся в столовую, чтобы добиться наконец ответа от матери. Теперь он был уверен, что никакой размолвки между родителями не произошло, а случилось что-то серьезное.